Alterlimbus: Тёмный Легендариум

– Эй, вставай, подъём! – голос одного из солдат выбросил Скира в реальный мир. Толком не понимая, что происходит, он спрыгнул с телеги и по полено погрузился в холодную воду.

– Толкай, пацан. Давай, шевелись, – неслись крики отовсюду. Телега завязла шагах в шести-семи от берега – точно посередине какой-то речушки. Скир ухватился за одну из поперечных жердей и принялся толкать. Минут через пять все выбрались на берег.

– Проверьте колёса. Посмотрите, не намокли мешки? – распоряжался Осмос. – В порядке? Тогда едем.

Обоз медленно тронулся. Скир снова забрался на «свою» повозку и, сняв штаны, старательно их отжал. Покончив с этим, он решил осмотреться. Они ехали не по одному из больших торговых трактов, а по заброшенной лесной дороге. Примятая трава выгибалась и хлестала по ногам. От прикосновений чертополоха, душника и крапивы кожа на ногах начала нестерпимо жечь и чесаться. Скиру пришло в голову, что если он не будет поднимать ноги и почёсываться, то этим проявит силу воли и ещё больше приучит себя к тяготам походной жизни. Спустя час он решил, что воля его закалилась вполне достаточно. Потирая распухшие щиколотки, парень разглядывал своих спутников. Вернее, спутника.

Осмос и с ним двое солдат ехали впереди, ещё двое – по бокам, и двое – в самом хвосте, шагах в двадцати от последней телеги. Рядом оказался только Ривк на небольшой тощей лошадёнке. Прежде, чем заговорить с ним, Скир хотел понять, почему тот не выдал его отцу. Не узнал? Или не захотел? Не запомнить мальчишку, который как белая ворона смотрелся среди других, было сложно. А, учитывая, что Ривку платили именно за хорошую память – невозможно в принципе. Тогда почему? И тут юноша сделал вывод, который, будь он сделан человеком постарше и поопытнее, непременно привёл бы того человека в уныние. Мысль же была довольно проста и логична: Ривк не выдал, потому что сам когда-то точно также сбежал от родителей на поиски счастья.

– Ривк… можно тебя так называть?

– Зови так.

– Ривк, ты… ты тоже?

– Тоже что?

Прежде, чем продолжить, Скир огляделся.

– Тоже сбежал? И поэтому не выдал меня.

– Вообще-то, да. Лет восемь назад я оставил дом, отцовское наследство в виде шила, дратвы, гвоздей, подмёток, ну и прочего вместе с оплеухами и пинками, и пошел, куда глаза глядят. Они глядели всё вперёд и не желали глядеть назад. А ещё им по душе были слава, подвиги и прочие маленькие радости этого мира, как говаривал один мой знакомый. Я на тебя тогда ночью поглядел и как в детство вернулся. Не знаю, были у меня тогда те же глаза, что и у тебя теперь, но хотелось мне многого. И меньше всего – умереть в родном захолустье, под забором, пьяным и босым. Говорят, что в молодости полезно сбегать из дому и влюбляться. Говорят.

Ривк замолчал, и Скир, дрожа от нетерпения, спросил:

– А что было дальше? Чего ты смог добиться?

– Ты видишь, чего. Звёзд с неба не хватаю. Служу вторым помощником второго королевского лорда-распорядителя. Большего сказать не могу.

– А я и не спрашиваю. Я только хотел знать, у тебя сбылось хоть что-то, о чём ты мечтал?

– Не всё, – Ривк улыбнулся. – Но я не желаю уже теперь большего. У меня жена, сын…

– Понятно, – заметил Скир, помолчав. – Твои глаза перестали смотреть вперёд.

Он глубоко вздохнул и погрузился в тишину летнего полдня, заполненную лесными шорохами и скрипом колёс. Неритмичное покачивание, густой аромат хвои, приглушённый цокот копыт и тёплые пятна солнечного света, пробивавшегося сквозь зелёный полог, усыпили его, погрузив на время в иной, живущий по своим законам мир грёз.

Через несколько часов Скир открыл глаза. Сон был всё ещё с ним, но видоизменился, замкнувшись на самом себе и не желая продолжаться. Скир шёл, окружённый серым туманом, и поминутно натыкался на каменные стены. Туман был мрачным и напоминал дым от костра. Почва под ногами казалась твёрдой и тёплой. На ребристых, иссечённых трещинами скальных боках время от времени попадались странные вывески. Они были выведены красивым жирным шрифтом на длинных полосках тёмно-жёлтой кожи. Справа и слева от каждой из вывесок висело по факелу, которые бросали мягкий золотистый свет на слова.

Первая вывеска сообщала: «Мера есть нечто неподвластное тому, что она измеряет». Вторая гласила: «Жалость – хорошее чувство, но не к самому себе». Ещё на одной было написано: «Чем выше ставишь себя, тем ниже оказываются остальные».

Скир знал, что нужной вывески ему так и не встретилось. Он протёр глаза и огляделся. Обоз неспешно катил по лесу. Ривк, по-прежнему ехавший рядом, заметил: