Юрий Бурносов: Грань безумия

Шли цепочкой в лунном свете, словно волки. Идущие впереди регулярно менялись, не трогали только Костю Жданова, он был замыкающим. Отпахал свое и Таганцев – притом ему повезло, как раз вышли к журчавшей подо льдом неопознанной речушке. Снег с нее почти смелó, он лежал ниже чем по колено. Не сговариваясь, по реке прошли километра два, после чего свернули обратно в лес, и Граве объявил привал.

– Костерок бы развести, – произнес Керя, садясь на поваленную лиственницу и ставя карабин между ног.

– Нельзя, – покачал головой Граве. – Свет. Днем разведем.

– Да кто тут есть?! Тайга кругом.

– В тайге охотнички. Им за нашего брата денежку платят, – пробубнил кулак. – Помню, с Пасмурного трое бежали, так охотнички-коряки всех стрелили, бошки потом в мешке принесли, им спирту дали и денег.

– Хрен с вами, не жгите, – Керя принялся отряхивать снег с пол длинной конвоирской шинели. Луна светила ярко, пробиваясь сквозь ветви, и Таганцев видел всех почти как днем, только серо-синими, мертвенными. Глаза тускло поблескивали.

– Тут и кроме охотников много разного.

Это сказал Муллерман, сидевший на корточках в сторонке. Все повернулись к нему.

– Звери, что ль? – спросил уголовник.

– И звери, и еще всякое.

– Дедушка леший? – Керя засмеялся. Муллерман резко поднялся:

– Не нужно ночью такое поминать! Я в свое время ездил по очень отдаленным уголкам Сибири, разного наслушался. Народ зря не придумает, уверяю.

Граве с интересом посмотрел на Муллермана.

– Вы этнограф?

– В очень незначительной степени. Проректор Коммунистического университета трудящихся Востока при Коминтерне. Но покатался по стране. В здешних местах, правда, не был, но Иркутск, Якутия… Разного наслушался, – повторил Муллерман.

– Еврей дело говорит, – сказал Ивлев. – У нас, помню, в деревне…

– Да заткнитесь вы уже, – возмутился Керя. – И так веселья мало, вы еще про чертей тут. Нет никаких чертей. Человека бояться надо, охотника вон, как куркуль сказал.

Все помолчали. Вокруг было тихо, только поскрипывали стволы деревьев на легком ветерке, да где-то очень далеко вскрикнула ночная птица. Граве приподнял рукав телогрейки и взглянул на часы со светящимся фосфорным циферблатом, закрытым металлической решеточкой.

– Три сорок. Пора дальше двигаться.

– Откуда котлы, фашист?! – искренне удивился Керя. – Неужто у капитана помыл? И когда только успел…

– Ему они все равно были не нужны. Там еще пистолет-пулемет был, ППД, но не достать было, зажало педалями, – сухо поведал Граве и махнул рукой. – Вставайте, следующий привал через четыре часа.

Но четыре часа до привала они не продержались. Повалил снег, идти стало гораздо труднее, еще и луна спряталась.

Первым не сдюжил кулак Ивлев, а вовсе не тщедушный Муллерман или мальчик Костя Жданов. Кулак просто упал в снег и лежал там, пока Керя не вернулся и не пнул его ногой.

– Э, куркуль! – крикнул он. – Подъем, встал-пошёл!

– Не могу, – глухо ответил Ивлев. – Сил нету.

– А от бедноты пшеничку ховать были силы?!

Ивлев не ответил, уткнувшись лицом в снег. Керя пнул его еще раз, Ивлев не реагировал. Таганцев стоял рядом, он бы тоже с удовольствием прилег, но понимал, что вряд ли встанет.

Подошел неожиданно бодрый Муллерман, присел на корточки и принялся уговаривать кулака:

– Зот Михайлович, вставайте. Скоро привал, там отдохнете… Покушаем, посидим…

Кулак трудно заворочался в снегу, поднялся на четвереньки. Муллерман помог ему встать.

– Сдохнем мы тут все, – серо сказал Ивлев, отряхивая снег с телогрейки. – Сдохнем. Лучше бы я у машины остался.

– Чего ж побежал? – спросил Керя.

Ивлев не ответил, сорвал еловую веточку, пожевал.

– Идем дальше? – уточнил Граве. – Или привал?

– Один черт, – сказал Ивлев. – Сдохнем. Или ты не видишь, енерал, что за нами смотрят? Скрадывают нас вроде как.

Таганцеву стало совсем нехорошо, он заозирался; слова Ивлева были плохие, гадкие, веяло от них смрадом и тленом. Никто, конечно, не смотрел за ними из леса, ни медведь и ни росомаха…

– Что вы такое говорите, Зот Михалыч, – вытолкнул из себя Таганцев. – Не надо.

– Не надо так не надо, – скучным голосом согласился кулак. Он пошатнулся, Таганцев поддержал его, с другой стороны Ивлева подпер Муллерман.

– Найдем более-менее подходящее укрытие, там отдохнем, – решил бывший комкор.

Укрытие нашлось быстро: изрядная пещера под корнями огромного вывороченного кедра. Из нее, как могли, выгребли снег и забились туда всей компанией. Таганцев угодил между бывшим комкором и Костей Ждановым, поэтому быстро пригрелся и задремал. Даже начал видеть сон, но тут Костя задергался и застонал, а Граве шепотом спросил: