Грейс Амбер Ланкастер - Alatis. Судьба

Также в квартире было две ванных: гостевая у входа и хозяйская возле спальни. Кроме этого, у меня был огромный гардероб рядом с хозяйской ванной. Пожалуй, туда вместилась бы еще одна моя кровать. Кухня была совмещенной с гостиной, и ее окна выходили сразу в две стороны. Можно было готовить кофе или мыть посуду и наслаждаться видом на соседние здания, на пробки в центре города, рассматривать солнечные блики на крышах дорогих машин, старых домов и огромных стекленных небоскребов.

Возле входной двери по обеим сторонам стояли открытые этажерки, заставленные рамочками, статуэтками, наградами, альбомами, сувенирами из поездок и командировок, цветами и прочими модными вещами. Рядом возвышался шкаф для верхней одежды. Прихожая красиво соединялась с гостиной и кухней. Пол здесь был выложен древесиной черного палисандра. Все освещение, терморегуляция и техника в доме, включая кухню, и даже вся жизнь в моей квартире могла управляться с одного пульта, висевшего возле входа в спальню. Маленький прозрачный сенсорный дисплей выглядел, как милое украшение на стене, и в то же время служил мозгом всего жилища. Рассматривая свою квартиру, я чувствовал себя господином не только ее стен, но и всего мира. Я видел зависть в глазах гостей, посещавших ее, восторг, удивление. И эти немые эмоции давали мне некую окрыляющую силу и в то же время приземляли меня, побуждали задуматься о смысле всего этого.

Я упорно карабкался вверх по социальной лестнице, выслуживаясь перед высшим руководством и работая над собой. В мое время было важно озвучивать новые мысли, проявлять индивидуальность, но не выбиваться из толпы. Я органично вписывался в высшее общество, создавал свой имидж и принимал все неписаные правила, законы и нормы социума, отбрасывая все старое, словно порванные перчатки. Сначала я был очень удовлетворен своими успехами, новыми знакомствами, друзьями, женщинами. Но со временем это перестало приносить мне радость, и я стал чувствовать пустоту внутри.

Я практически перестал общаться с отцом. Он все так же был поглощен работой и его мало интересовало происходящее в реальном мире. Я изредка звонил ему, но мы даже не знали, о чем говорить. Иногда просто молчали в трубку. Также я часто вспоминал свою мать. Я смутно помнил ее тонкий силуэт, склонившийся над моей кроватью. Вспоминая, как она гладила меня по руке, я будто вновь чувствовал нежность тепла ее материнских рук. Но как бы я ни силился, моя память не могла воспроизвести ничего, кроме ее голоса, все так же продолжавшего напевать колыбельную. Она ускользала от моей памяти, скрываясь от меня в сером размытом тумане сознания. Мне казалось, что она разочаровалась бы во мне.

Но жизнь текла быстрой рекой, и в ней не было времени для мыслей и сомнений. Я спешил уловить каждый момент и прожить каждую секунду, пытаясь заполнить ее смыслом и делом, выжать из ее все краски и соки, но безуспешно копошась и путаясь в собственной жизни. Пытаясь понять, что же действительно важно, что принесет счастье, я бесцельно терял драгоценные мгновения жизни и шансы совершить поступок. Разменивал ее на существование и следование. От меня требовали действий, и я выполнял все требования, становясь полноценным полезным членом общества, живо вливающимся в общий поток существования. Со временем я смог купить себе новую быструю машину, блестящую и привлекающую внимание ревом двигателя и современными формами. Она была вызывающего ярко-красного цвета, демонстрирующего агрессию, силу и авторитет. Ее знаком был трезубец. Не секрет, что машину мне оплатила компания за мою собачью преданность и покорность. А когда мне начинало оказаться, что вот я уже на самой вершине успеха, мне представляли что-то новое, показывали новую вершину, цель всей моей жизни. И я вновь стремился к ней и вновь достигал ее, но не ощущал удовлетворения и бежал дальше, за новыми целями, которые передо мной ставили компания и общество. Парадокс в том, что в глубине души я понимал, что счастье не в этом, но безоговорочно следовал всем указаниям по достижению этих крайне необходимых благ.

Шел второй месяц весны. Однажды утром, проспав, так как не услышал сигнал будильника, я в спешке собрался на роботу, набросив первое, что попалось под руку. На удивление это был мой любимый «счастливый» серый костюм с белой рубашкой. На дороге была огромная пробка, все сигналили, кричали, некоторые ели в салонах дорогих машин, злились, что опаздывают на роботы, иные пытались с помощью планшетов выполнять свои трудовые обязанности, сидя в автобусах. Мне пришлось идти пешком, оставив машину на паркинге. Не успевая позавтракать, я заглянул в кофейню взять с собою какой-нибудь горячий напиток. Кофейня была практически пуста – лишь один человек стоял у прилавка и ждал своего кофе. Я стал в очередь за ним. Но, как назло, будто увидев, что я спешу, два продавца, готовившие кофе, крайне медленно шевелились. Их вид был крайне раздражающим: оба высокие и худощавые, в очках, непричесанные, оба одеты в одинаковую униформу – зеленые фартуки, красные тенниски и козырьки на головах, придерживающие волосы, чтобы они не сыпались с их неухоженных голов в напитки. Парень, что стоял передо мною, и я вяло рассматривали внутреннюю обстановку, дожидаясь, когда же, наконец, настанет тот час, когда кофе будет готов. Время будто бы кто-то растягивал, нажав на паузу. Я читал имена на табличках у продавцов. Берри и Льюис… Не мог бы подобрать для них иных имен… Я гневно рисовал в сознании карикатуры с них и издевался над ними, представляя, как на них выливается горячий кофе или падают все чашки. Я сверлил их взглядом.