Анатолий Радов - Начало пути

На столе отыскалось и то, что мне было теперь нужно. Аккуратно уложив мальчишку, взял в руку перо и подтянул к себе стопку бумаги. Верхний лист был исписан маленькими буквами. Схватив его, я подошел к ночнику.

Это было незамысловатое письмо, судя по всему, адресованное подруге. Я прочитал подпись: Мариша’Гар.

– Мариша… – повторил одними губами и вернулся к столу. Взял чистый лист, поразмыслил несколько секунд и принялся писать:

«Парень, ты не знаешь написавшего эти строки и, думаю, не узнаешь никогда. Так будет лучше для меня. Но я хочу сказать тебе о другом. Твою сестру выбрала Тьма. Я видел в этой комнате ее вестника, который скрывался в углу. Скажи своему отцу, чтобы он нанял световика, только они могут противостоять Тьме. А если хочешь ее уберечь, то и сам начни изучать магию Света, и пусть Ма… твоя сестра тоже начнет изучать эту ветвь. Так она спасет себя».

Я заляпал кляксой неуместное «Ма», тихо подул на лист несколько раз, подсушивая чернила, и вложил его в руку мальчишки.

Потом на секунду вернулся к кровати, взглянул еще раз, закрыл глаза, чтобы запомнить, и, развернувшись, поспешил из комнаты. Коридор, знакомая зала, балкон… Я спрыгнул вниз и едва не коснулся задницей земли, когда пятки воткнулись в твердую почву. Коленки резанула боль, но обращать на нее внимания времени не было. Схватив ножны, я со всех ног бросился прочь из этого дома. Что мне делать дальше – я теперь не знал. Совсем не знал. И думать пока не хотел.

Вокруг были только тьма и звуки. Десятки звуков, говоривших о том, что я не один. Но я шагал сквозь эту потрескивающую, покрикивающую, похрапывающую, шуршащую и охающую тьму, держа наготове боевое плетение.

Покинув дом Рин’Гаров, я бросился переулками к одной из окраин города. Куда идти – еще не знал, но откуда уходить – уже догадывался. Я не выполнил приказа хозяина и потому направлялся на восток.

Огромное владение Вирон’Стора находилось на западе от Лиорда, площадью четыреста кусков земли, что позволяло ему считаться одним из влиятельных феодалов в Северном Доргоне. Почти треть поместья засажена низкорослым кустарником айкаса, из зерен которого делают душистый тонизирующий напиток. На этой трети мы и пахали с Альтором и еще сотней рабов не покладая рук. Рабочий… рабский день начинался задолго до восхода светила и не всегда заканчивался с его закатом. Мы сажали плетущийся, покрытый колючками айкас, выращивали, ухаживая за ним с раннего утра до позднего вечера, и потом собирали урожай. Судя по запаху и виду зерен – из них должно было получаться нечто похожее на наш кофе.

Наш?

Я горько усмехнулся. Имею ли я отношение к тому, что осталось там, в другом мире, или все оно уже мне чужое? А может, и прав был Вирон, обозвав меня изгоем?

Меня зовут Антон, что на местном наречии означает: Ант – раб. Частица «тон» – это «раб» на ольджурском. А второе «т»… Именно как Ант’тон слышал мой будущий хозяин мое земное имя.

«…Первыми Номан создал людей и дал им плодородное место, чтобы жили и плодились они по семени своему. А после создал и других.

И сказал он людям: вот место плодородное вам, ваше все это, берите все, ибо для вас дал. Только с дерева алеф не трогайте плодов, ибо горьки они вам будут.

И брали люди все, что было положено им, лишь от дерева алеф не трогали плодов. Но был юноша среди них, именем Тон, что ослушался и пошел к запретному дереву и вкусил плод. И открылось ему многое, и увидел он по-другому все и презрел данное Богом. Узнал тогда Номан свершенное им и проклял его, сказав: отныне все чады семени твоего будут другим служить, ибо тот, кто не умеет слушаться, тот не может повелевать…»

Об этом месте из благого писания апостола Иоранна Светлого, чем-то схожем с историей из Бытия, я узнал уже потом. А в ту встречу с глупым рвением повторял и повторял свое имя двум богато одетым всадникам, на которых наткнулся утром третьего – после попадания – дня. Они же только ржали в ответ, и даже их логи ржали надо мной. Последнее, возможно, мне казалось, но тому было объяснение: слишком я ослаб от голода, прошлявшись по здешним лесам двое с половиной суток, а в подобном состоянии и не такое могло померещиться.

Ягоды есть я побоялся, да их и было не так уж много. Оранжевые, висевшие гроздьями на кустарниках с резными листьями, и синие – одиночные, росшие на низеньких, в полтора моих роста, деревьях. Охотиться? Но как и при помощи чего? Более того, несколько раз я сам чуть не стал пищей, едва успевая вскарабкиваться на деревья, когда на меня кидалось очередное местное чудовище. И это еще везло, что решившие полакомиться плотью попаданца хищники по деревьям лазать не умели, иначе меня бы постигла участь куда более худшая, нежели рабство. Хотя, может, рабство все же хуже? Жаль, но человек не может сравнивать что-то со смертью. Не исключено, что умей он это, в каких-то случаях именно смерть бы и выбирал.