Сергей Самаров - Пепел острога

Голос его при этом звучал возбужденно и даже слегка истерично, словно он обвинял кого-то в том, что книги, той самой седьмой скрижали, у него нет, и он не может добиться того, к чему всю жизнь стремился. И боль в голосе чувствовалась, и обида, хотя Торольфу Одноглазому было не совсем понятно, на кого Гунналуг обижается.

– Ну, хотя бы просто сильный попутный ветер ты сможешь сделать?

– Я не совсем еще обессилел, – резко остыв от своей вспышки, сказал Гунналуг с усмешкой. – Я даже вспомню то, что никогда не делал, но знаю, что это сделать можно. Я попробую время на пару дней сократить. Тогда мы успеем, но тогда, учти, ярл, нас твой сын догнать не сможет. А с ним полторы сотни воинов, которые тебе очень могут понадобиться.

– Может, даже лучше, если Снорри опоздает… Его воины могут пойти не за мной, а за ним. Это отребье, которое он собрал с разных виков [1]Норвегии и Швеции.

– Его воины пойдут туда, куда я прикажу… – твердо сказал колдун. – Будь то шведы или норвеги… Но особенно это касается шведов, среди которых мой Дом Синего Ворона является не последней величиной, а мое имя… Ты сам знаешь… Да и твои соотечественники мое слово мимо ушей не пропускают. Спускай лодки на воду. Я сокращу время… Но не больше, чем на двое суток… И на это-то у меня многие силы уйдут…

И Гунналуг вдруг резко взмахнул скрытыми под синим плащом руками, как ворон крыльями, и тут же с улицы раздалось карканье ворона.

– Вот, ко мне еще гонец прилетел. Я послушаю, что он мне скажет, а ты иди, ярл, занимайся делом, чтобы стать тебе в конце концов конунгом. Пора бы уже…

Торольф Одноглазый встал, чтобы встретить второго ворона…

Тем временем первый ворон летел с высокой скоростью, этой тяжелой птице вообще-то не свойственной, но направление держал точно, хорошо зная, куда ему лететь. Воздух равномерно свистел под каждым взмахом его могучих крыльев. Ворон не знал здешних земель. Он знал только направление, которое дал ему колдун, чтобы попасть на Ильмень-море. А там уже можно было найти нужную реку, в Ильмень-море впадающую. Ворон летел и думал так, как не умеют думать простые птицы, поскольку он был птицей не простой, а рукотворной, и принявшей в себя каплю крови самого колдуна, а вместе с этой каплей крови и частицу его разума и сознания. И, когда ворон думал, одновременно с ним думал частицей своего сознания и сам Гунналуг…

– Налегай, налегай на весла… – зычно и грубо пробасил ярл Фраварад. – Дружно… Разом…

Голос у него веский, привыкший отдавать команды так, чтобы даже морской крепкий ветер перекричать и при этом не показать натугу и надсадность. А уж в морском сражении без такого голоса вообще не обойтись. Человек, такого голоса не имеющий, и командовать не сможет, когда кругом оружие и доспехи гремят, когда хрипы и стоны раненых мешаются с яростными воплями еще способных драться. Но даже вне сражения привычка повелевать в голосе чувствуется отчетливо.

– Далеко ль еще, дядя? – спросил высокий, стройный, но широкоплечий юноша в незамысловатой и даже внешне слегка простоватой и строгой никак не украшенной одежде, хотя и сшитой из добротных дорогих тканей. Юноша стоял рядом с ярлом на носу драккара, опершись рукой о золоченую фигуру головы дракона, и всматривался в берег.

– Я в Гардарике [2]без малого двадцать лет не был. Не соображу сразу… Кьотви, помнится, говорил, что если идти без ветра, то к концу третьего дня от Ильмень-моря будем на месте… А твой отец всегда умел измерять расстояния. Ветра на Ловати не было. Значит, вот-вот…

– А если ветер будет встречный?

– Здесь ветер всегда и только бывает встречным. Он обязательно по течению реки дует… Не знаю, чем это вызвано. Может, какое-то славянское колдовство, чтобы враги к ним под парусами быстро не подошли. Хотя здесь, в основном, купцы плавают, а им этот ветер должен быть в помощь… По соседним рекам как О́дин [3]положит, так и дует. И не знаешь, откуда придет. А здесь – не сомневайся… Ветер здесь всегда идет вдоль по руслу, и это нам следует обязательно учитывать. Да пошлют нам его боги на обратный путь…

Ветра почти не было на всем протяжении реки, а тот, что чуть шевелил волосы на нечесаных головах и в рыжеватых, всклокоченных бородах гребцов, им, привыкшим к крепким океанским ветрам, даже ветром назвать было сложно. Так – ветерок безобидный… Да и шел-то этот ветерок сбоку, от непролазных лесов, не способный ни подогнать, ни остановить даже средний по размерам двадцатирумный [4]драккар, и потому парус распускать смысла не было. Но в этот день необходимо было добраться до места, и потому ярл Фраварад спешил и гребцов подгонял уже не в первый раз. Он загодя рассчитывал весь предстоящий путь по дням, и ему очень важно было не ошибиться, иначе они могли бы опоздать на выборы нового конунга. А в случае опоздания и вся эта поездка, возможно, теряла бы смысл, потому что повернуть свершившееся событие вспять – то же самое, что пытаться реку заставить идти против течения. В принципе, возможно, но стоит большого труда. Там надо большую запруду возводить, а здесь – жестокую войну вести. А войну вести можно было и без этого долгого и небезопасного плавания. Что запруда, что война… Одно другого стоит, при этом неизвестно, каков будет результат. Даже если всерьез задуматься, при возведении плотины результат чаще бывает более предсказуемым. Был бы жив конунг Кьотви, никто не смог бы усомниться в результате войны. Без Кьотви же у людей веры пока было мало, а результат войны почти всегда больше чем наполовину зависит от веры людей в того, кто их поведет в сражение. Удача, если к человеку привяжется, то надолго. Кьотви многие годы с ней жил дружно, и только в последний момент жизни она отвернулась. Вражья стрела пробила грудь, и после пяти дней молчаливых страданий Кьотви не стало. Но если бы Кьотви был жив, то и вести войну причины не возникло бы. Заколдованный круг, где все повязано. И выйти из круга можно только энергичными, но обязательно продуманными действиями. И именно эти действия вызвался предпринять ярл Фраварад ради своего племянника, чью руку многие считали слишком мягкой, чтобы с ней всерьез считаться. Впрочем, сам-то ярл хорошо знал, как они ошибаются, и внешняя мягкость племянника отнюдь не является мягкотелостью. Потомок суровых правителей, с детства воспитанный с мечом в руке, не мог вырасти мягкотелым. Нрава и характера ему хватает, а твердость руки приходит с возрастом. Но и сейчас Ансгар руку имеет не самую слабую. Дядя это хорошо знал, потому что сам порой давал юноше уроки боевого мечного искусства, которые тот впитывал с любовью, как всякий воин во многих уже поколениях и наследник четвертого колена титула конунга. Да и конунг Кьотви внимания сыну уделял достаточно, желая подготовить себе достойную смену. Только до конца довести дело не успел…