Никита Баранов - Иномирец

– Борька Тарасов умер полгода назад, – сообщил Виктор Евгеньевич. – Помнишь, как раньше он к нам каждые выходные сына своего приводил? Как детки наши играли. Да, отличное время было…

Ветер слегка усилился, стало прохладнее. Старик приподнял воротник, но со скамейки не встал. Он понимал, что последний автобус уехал еще час назад, а значит, сидеть здесь, на кладбище, предстоит еще целую ночь.

– Ну ничего. Раз уж это последний раз, когда я тебя навещаю, почему бы не побыть здесь до рассвета? Холодно, да и черт с этим. А темноты я не боюсь. Не маленький уже!

Словно подтверждая эти слова, сильный порыв ветра покачнул стоящие рядом деревья. Начался настоящий листопад, и всего через пару минут могила снова была припорошена пожухлой осенней листвой. Виктор Евгеньевич устало вздохнул и усмехнулся:

– Вот так всегда. Делаешь что-то, делаешь, а ветер все заметает. И труд одного человека в сравнении с монолитным безразличием стихии не стоит и ломаного гроша. Такие вот дела, Лизонька. Такие дела.

Солнце окончательно село за горизонт, и ночной морозец сразу же вступил в свои права. Ветер, казалось, утихать и не собирался. Фетровая шляпа пару раз чуть не слетела с полысевшей головы, но старик крепко придерживал ее рукой. Ведь этот головной убор – последний подарок Лизы перед ее кончиной. Виктор Евгеньевич тщательно хранил шляпу много лет, каждый день смахивал с нее незаметные глазу пылинки и ни разу не уронил ее на пол.

– Скоро и я так буду лежать, – уже тихо сказал старик, будто бы надеясь, что покойная жена не услышит этих «мыслей вслух». – Я попрошу детей, чтобы меня похоронили рядом, Лизонька. Мы всегда будем вместе, слышишь? Всегда будем вместе.

Виктор Евгеньевич снова расплакался. Вытерев все тем же окровавленным платком слезы, он достал из кармана старенький плеер, подаренный несколько лет назад сыновьями, надел поверх шляпы уже порядком износившиеся наушники и включил музыку. Нестареющий, но, увы, давно покинувший этот мир Рэй Чарльз со своим джазовым бэндом заставил Виктора Евгеньевича снова довольно улыбнуться. Ведь любовь к джазу ему тоже в свое время привила именно Лиза.

– Я очень по тебе скучаю, любимая, – сказал старик, покачивая головой в такт музыке. – С каждым днем все больше и больше. И безмерно тебя люблю.

Виктор Евгеньевич слушал джаз, пока плеер окончательно не разрядился. Всю ночь он так и провел на скамье, изредка перекидываясь с самим собой незатейливыми фразами, бодрящими и успокаивающими одновременно, а наутро, встретив рассвет, снял шляпу и чинно поклонился вновь появившейся на горизонте Венере.

Попрощавшись со своей женой в последний раз, старик разгреб на могиле собравшийся за ночь мусор и медленно направился в сторону автобусной остановки. Настало время возвращаться домой.

Обратный путь оказался долгим. Несмотря на почти болезненное чувство голода, Виктор Евгеньевич решил не останавливаться в придорожных забегаловках. Он вообще в последнее время мало задумывался о такой вроде бы необходимой вещи, как питание. А виной всему – та пресловутая болезнь, которая не просто убивала физически, но и лишала желания бороться за жизнь.

Автобус, как всегда, опоздал почти на двадцать минут. А когда подъехал, оказалось, что все сидячие места были заняты: десятки озлобленных на весь свет бабулек с утра пораньше отправились на свои дачи. И ни одна из них не уступила места старику с явно болезненным видом, так что всю двухчасовую дорогу до вокзала Виктор Евгеньевич провел стоя, безотрывно и с гордо поднятой головой глядя на пейзажи за окном. Когда же автобус доехал до места назначения, пришлось пересаживаться на электричку – такой уж извилистый путь был от города до кладбища, где похоронена любимая жена. В вагоне, правда, все-таки удалось присесть и отдохнуть. Благо что поезд ехал почти полтора часа – старик даже успел немного подремать.

После всей этой дороги – еще час на маршрутке. Виктор Евгеньевич попал в час пик, что конечно же не вызвало у него положительных эмоций. Очень хотелось спать. Старик решил, что как только приедет домой, то сразу же завалится на свою старую кровать и… может, никогда не проснется. Эта мысль стала возникать в старческом сознании еще несколько месяцев назад, и каждый раз, когда Виктор Евгеньевич ложился спать, он на всякий случай крестился и читал «Отче наш». Хотя всю жизнь и пробыл непоколебимым агностиком, да таким и остался. «На всякий случай, мне же это не повредит», – думал он и ругал сам себя за такую бесхребетность, но ничего с собой поделать не мог. Смерть близилась, и она подкрадывалась семимильными шагами. Не сегодня, так завтра она могла постучаться в дверь и сказать что-то вроде: «Конечная! Дедуль, выходи!»