Владимир Ящерицын - Договор

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Моё имя Шевцов Юрий Владимирович. С рождения я был непростым человеком.

Родился я жарким летом 1980 года в большом приграничном селе. Отец служил пограничником, мать работала учительницей в сельской школе. Я иногда ностальгически вспоминаю беззаботное детство: пыльные дороги, стайки таких же грязных и босых сорванцов, как и я сам, мелкие обязанности по хозяйству. Впрочем, я был более правильным и более везучим, чем остальные (возможно, это было сильное влияние семьи). Отец, начав службу младшим лейтенантом, быстро продвигался по службе. Впрочем, это было неудивительно, учитывая, что дед тоже был военным, и, надо сказать, ему везло. Дед прошёл всю войну и был дважды ранен, что в конце концов и заставило его незадолго до моего рождения уйти в отставку. Жил отец в избе вместе со своими отцом и матерью, работал лесником. Больше близких родственников не было – оба брата моего деда погибли во время Великой Отечественной. Старший – в Севастополе (хоть эта тема и не была популярна в семейных разговорах, я знал, что дед дважды ездил искать, но даже примерно так и не нашёл место, где он погиб, не то что имя на братской могиле), средний – на Курской дуге (он был командиром Т-34 и во время атаки попал под выстрел флэка). Дед часто рассказывал о войне, о разных случаях – смешных и грустных, героизме и трусости, верности и предательстве. Дед был колоритной фигурой. Иногда на него что-то находило, и он уходил в лес на два-три дня. Особенно запомнилась одна история. Вспоминая её, я словно возвращался назад на машине времени. Дед был где-то метр семьдесят шесть. Круглое лицо, будто высеченное из мрамора, ёжик седых волос, пронзительный взгляд серо-стальных глаз (когда-то они были сине-голубыми, как осеннее небо, – иногда я думаю, что они выцвели из-за того, что видели), спокойный, иногда ехидный или весёлый голос.

Вечер в саду, небольшой костёр между двумя яблонями. Голос деда:

– …Нас прижали огнём немецких пулемётов. Звук стрельбы очередью из MG-42 похож на звук рвущейся бумаги. Рядом рвутся немецкие гаубичные стопятимиллиметровые снаряды. Один падает метрах в пятнадцати перед нами – и мы с товарищами бросаемся к воронке. Я был дальше других. Вижу – не влезу, и только остановился, как в ту же воронку, в то же место, ещё один снаряд падает. Все, кто был ближе, – в клочки, а мне – два осколка в шею… А ещё говорят, снаряды в одну воронку не падают… Всякое бывало… И миномётные мины в щели между брёвен залетали. Я тебе так скажу: вся война на случайностях была, на слепой удаче. Кто и весь посечённый осколками без лекарств и бинта на поле боя выживет, а кто и водкой в штабе захлебнётся…

Я вырос. Советский Союз развалился. Мне ещё запомнилось, как отец сидел перед приёмником и ждал приказа на выдвижение к Москве. Но приказа так и не последовало. Дед смачно поносил Ельцина и ходил из угла в угол. Сейчас я вполне понимаю его чувства, а тогда лишь смотрел на то, как он недоумевает, почему их там всех в Беловежской Пуще не кончили.

Потом я закончил школу, а так как был, благодаря матери, отличником, то поехал в областной центр поступать в институт. До сих пор помню, как провожали меня на автостанции немного грустный дед, отец и мать. Я ещё не знал, что увижу родственников очень нескоро.

В институт я поступил без проблем, но неожиданно понял, что выбранная специальность – не моё. Как-то странно ко мне пришло осознание того, что я хочу служить. Причём не просто служить, а сражаться. Я позвонил родственникам и сказал, что пойду в армию. Отец сначала ругался, но потом неожиданно согласился. Сейчас-то я понимаю, что наша семья всегда была связана с войной.

Надо сказать, здоровье у меня было отменное, поэтому проблем в армии я не ожидал.

Призывной пункт неприятно удивил меня своей мрачностью. Здание довоенной постройки, внешне обшарпанное, с грязновато-ржавыми потёками под ржавыми же подоконниками. Парадное крыльцо поднималось над асфальтированным плацем на три бетонные ступеньки, на верхней стоял хмурый капитан и о чём-то спорил с пожилой, но когда-то явно очень красивой и ухоженной женщиной в белом врачебном халате. Над крыльцом повис ржавый козырёк, по которому ходили, воркуя, чёрно-белые голуби. Я вошёл в здание. И очутился в длинном изогнутом коридоре, слабо освещённом ртутными лампами дневного света, расположенными на потолке. До потолка было около четырёх метров. На стенах были развешаны плакаты в пропагандистско-милитаристском стиле, прославляющие разные рода войск. В принципе больше ничего запоминающегося.