Она захохотала на ветру.
— И еще больше общего. У меня нет ни друзей, ни приданого, ни отца. — Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и от ненависти в ее взгляде ему стало плохо. — Они утопили его тело в навозе.
Возможно, это должно было обрадовать Ярви. Он довольно часто мечтал об этом, молился об этом и прилагал к этому все свои усилия. Сломал все и принес в жертву друга и дружбу ради этого. Но, глядя в лицо Исриун, чьи красные глаза утонули в темных глазницах, он не чувствовал триумфа.
— Мне жаль. Не его, тебя.
Ее рот изогнулся от презрения.
— Что, по-твоему, для меня значат твои сожаления?
— Ничего. Но все равно жаль. — Он убрал руки с парапета, повернулся к своей нареченной спиной и пошел по ступеням.
— Я поклялась!
Ярви помедлил. Он очень хотел покинуть эту проклятую крышу и никогда не возвращаться, но теперь по коже на шее побежали мурашки, и он, сам того не желая, обернулся.
— Да?
— Клятвой солнца и клятвой луны. — Глаза Исриун горели на белом лице, и мокрые волосы хлестали ее. — Я поклялась перед Той Кто Судит и перед Тем Кто Помнит, и перед Той Кто Скрепляет Узы. Мои предки, похороненные на берегу, стали свидетелями. Тот Кто Наблюдает и Та Кто Пишет стали свидетелями. Теперь и ты свидетель, Ярви. Это будет цепью на мне и не даст мне покоя. Я отомщу убийцам моего отца. Я поклялась в этом!
Затем она улыбнулась перекошенной улыбкой. Насмешкой над той улыбкой, что она ему подарила, покидая Зал Богов, в день, когда они были помолвлены.
— Как видишь, женщина может поклясться той же клятвой, что и мужчина.
— Если ей хватит на это глупости, — сказал Ярви, повернувшись.
В тот вечер, когда Ярви вернулся, Мать Солнце ровно улыбалась, погружаясь за край мира.
Гетландцы считали этот день первым днем лета. Кошки грелись на горячих крышах Торлби, морские птицы лениво перекрикивались, легкий ветерок приносил соленый привкус на крутые дорожки и в открытые окна города.
И в двери покоев старого министра, когда Ярви, наконец, удалось открыть тяжелую щеколду увечной рукой.
— Странник вернулся, — сказала Мать Гандринг, откладывая книгу и поднимая клубы пыли.
— Мать Гандринг. — Ярви низко поклонился и продемонстрировал ей чашку.
— И ты принес мне чай. — Она закрыла глаза, понюхала пар, сделала глоток и проглотила. На ее морщинистом лице появилась улыбка, которую Ярви всегда был так горд видеть. — Без тебя все было не так.
— По крайней мере, вы больше не будете нуждаться в чае.
— Значит, ты прошел испытание?
— А вы когда-нибудь сомневались?
— Не я, брат Ярви, не я. И все-таки, ты носишь меч. — Она хмуро посмотрела на клинок Шадикширрам, висевший в ножнах у него на поясе. — Доброе слово отражает большинство ударов.
— Я ношу его для остальных. Он напоминает мне, откуда я пришел. Министр выступает за Отца Мира, но мудрый министр не чурается и Матери Войны.
— Ха! И то верно. — Мать Гандринг указала рукой на стул по другую сторону очага. Тот, на котором Ярви так часто сидел, восхищенно внимая рассказам старого министра, изучая языки, историю, растения и правильные способы разговаривать с королем. Мог ли он и в самом деле сидеть здесь в последний раз всего лишь несколько месяцев назад? Казалось, это было в другом мире. Во сне.
А теперь он проснулся.
— Я рада, что ты вернулся, — сказала Мать Гандринг, — и не только из-за твоего чая. Нам нужно многое сделать в Торлби.
— Не думаю, что люди меня здесь любят.
Мать Гандринг пожала плечами.
— Они уже забыли. У народа короткая память.
— Задача министра помнить.
— И советовать, исцелять, говорить правду и знать тайные пути, искать меньшее зло и выбирать большее благо, сглаживать путь для Отца Мира на всех языках, сочинять истории…
— Сочинить для вас историю?
— Что за историю, брат Ярви?
— Историю о крови и обмане, о деньгах и убийстве, о вероломстве и власти.
Мать Гандринг рассмеялась и снова глотнула из чашки.
— Только такие мне и нравятся. В ней есть эльфы? Драконы? Тролли?
Ярви покачал головой.
— Люди и сами могут сотворить все зло, что нам понадобится.
— И снова правда. Она о том, что ты услышал в Скекенхаусе?
— Частично. Я давно работал над этой историей. С тех пор, как умер мой отец. Но, думаю, теперь она готова от начала до конца.
— Зная твои таланты, это должна быть и в самом деле прекрасная история.
— Она потрясет вас, Мать Гандринг.
— Тогда начинай!
Ярви наклонился на стуле, глядя на огонь, потирая большим пальцем скрюченную ладонь. Он репетировал историю с тех пор, как прошел испытание, отказался от права по рождению и был принят в Министерство. С тех пор, как поцеловал щеку Праматери Вексен, посмотрел в ее глаза, увидел, что они еще ярче и алчнее, чем прежде, и узнал правду.
Читать дальше