Владислав Русанов - Импровиз. Сердце менестреля

– Держи! Уходит!

Толкнул дверь плечом. На удивление, она легко подалась.

Он нырнул в темноту коридора, оглядываясь на ходу. Коэл, выхватив шпагу, топтался на пороге, старательно делая вид, что зацепился за косяк подолом сюркотты. За его спиной гомонили на разные голоса стражники. Что-то кричал наследник Аркайлского трона. Рожок на его поясе дудел, как безумный.

«Беги, спасайся, дитя! Беги на север, дитя!»

Альт Грегор не знал, куда приведет его мрачный, в занавесях паутины коридор и слегка растерялся, оказавшись на конюшенном дворе.

Караковый конь перебирал тонкими ногами и норовил укусить за плечо вцепившегося в повод мальчишку в цветах герцога.

– Не стой столбом! – Регнар сунул в руки другу дублет и перевязь.

Ланс опоясался прямо поверх рубашки, бросил шпагу в ножны, сунул в рукав правую руку.

– На! – В ладонь лег увесистый кожаный мешочек. – На первое время хватит. Твою награду я сберегу. – Регнар подставил широкие ладони.

Менестрель оперся коленом и легко взлетел в седло. Разобрал поводья. Ударил коня пятками.

Караковый взвился на дыбы, рванул с места в галоп.

– Храни тебя судьба! – крикнул Регнар, а на брусчатку двора уже выбегали стражники.

Рогатку, перегородившую ворота, скакун преодолел высоким прыжком. Ланса, так и не нашедшего стремян, бросило лицом в жесткую гриву.

Выровнявшись, он оглянулся.

А как же?

Нет, так будет лучше для всех.

Есть такое емкое слово – никогда.

Оно начертано на гербе Дома Багряной Розы.

Никогда не отступать, но если дал слабину – никогда не возвращаться.

И никогда не жаловаться.

Стылый и соленый ветер с моря свистел в ушах. Желтая грязь летела из-под копыт, которые выбивали в темпе аллегро – ни-ког-да, ни-ког-да, ни-ког-да…

Над Аркайлом плыл колокольный звон. Густой и тягучий, как патока, он расплывался в морозном предрассветном сумраке, катился по площадям, улицам и переулкам, врывался сквозь плотно запертые ставни во дворцы знати, пробирался в щели жалких лачуг бедноты, отдавался дрожью в витражных окнах храмов.

Обитатель убогой комнатушки под самой черепичной крышей гостиницы «Три метлы», бывший придворный маг его светлости герцога Аркайлского, а ныне перебивающийся уроками музыки для мещанских детишек Регнар альт Варда поежился под тонким тряпичным одеялом, попытался свернуться в «клубочек», чтобы хоть как-то согреться, прижал кулаки к подбородку. Ничего не вышло. Если бы не навязчивый звон, возможно, ему бы и удалось продержаться до рассвета, чтобы не мучиться от голода, ведь, как говорят в народе, кто спит, тот ест, но навязчивый звук прогнал остатки сна. Тем более что отчаянно напомнил о себе мочевой пузырь. Так сильно ему не хотелось по малой нужде с самого детства, когда под пристальным взглядом суровых учителей хочется то воды попить, то совсем противоположного.

Маг-музыкант горько вздохнул, сбросил одеяло, кряхтя, опустил ноги на холодный пол, нашарил сапоги – идти босиком к «ночной вазе» не хотелось, даже если до нее всего лишь два шага. Прошаркал и с наслаждением пожурчал под аккомпанемент все того же перезвона. Маги-звонари старались как следует. Их труд не требовал филигранной точности, но изматывал, и далеко не каждый юноша с музыкальными способностями проходил строгий отбор. Оказавшись без средств к существованию полтора года назад, Регнар пытался устроиться в школу при главном храме Аркайла – соборе Святого Кельвеция Страстотерпца. Но архиепископ не одобрил его кандидатуру высочайшим распоряжением, хотя отец-пресвитер очень просил. Возможно, его преосвященству не захотелось ссориться с его светлостью Лазалем. Кто знает, как воспримет герцог, если церковь возьмет под свое крыло опального мага?

Регнар плотнее запахнул ворот рубахи – из-за стужи он уже давно спал, не раздеваясь, – и отворил ставни. Морозный воздух вперемешку со звоном колоколов ворвался в тесную клетушку, кусая нос и мочки ушей. Но дышать стало легче. Некоторое время маг постоял у подоконника, с высоты последнего этажа «Трех метел» рассматривая засыпанный снегом Аркайл.

Зима в этом году выдалась на удивление снежной и холодной. Обычно за время от адвент до дня святой Пергитты два-три раза лужи схватывал ледок, но в этот сезон замерзло даже море в Аркайлской бухте. Моряки изнывали от безделья, сбивали сосульки со снастей и напивались до бесчувствия в припортовых кабачках. Сперва за жалованье, полученное в конце осени и не потраченное по случаю вынужденной зимовки, а потом и в долг. Браккарцы и кевинальцы, трагерцы и тер-веризцы… Попадались смуглокожие уроженцы островов Айа-Багаана с золотыми кольцами в ушах и длинными черными как смоль косами, бегавшие босиком в самую невыносимую жару и в самый лютый мороз. У питейных заведений вблизи порта видели даже невесть каким ветром занесенных рыбаков из-под Карросских гор. Эти плечистые светлобородые крепыши, невысокие, но кряжистые, как базальтовые валуны, из которых северяне строили поселки-крепости, славились тем, что могли выпить подряд пять-шесть кувшинов крепчайшего вина трехлетней выдержки и быть, что называется, «ни в одном глазу».