Вера Петрук: Индиговый ученик

Когда карета тронулась, Арлинг с трудом заставил себя не схватиться за сидевшего рядом Бардарона. Стук лошадиных копыт грозил разбить ему голову, а колеса гремели так, что их должно было быть слышно по всей Согдиане. Он словно превратился в крысу, которую посадили внутрь огромного шара и покатили по разбитой улице. От каждой выбоины сердце проваливалось в пятки, с трудом возвращаясь на привычное место.

Вцепившись в сиденье, которое скользило под вспотевшими ладонями, Регарди попытался расслабиться. Он всегда ненавидел кареты, предпочитая ехать рядом на коне, а не трястись в тесной кабине. «Ничего, – успокоил он себя, – как только доктора вернут мне зрение, я заберу Дарсалама из Ярла и отправлюсь на побережье. Мы проскачем с ним до самого Гиленпесса, и никто нас не остановит». Это было похоже на то, как если бы он убеждал себя в том, что зима кончится послезавтра, а на следующей неделе в садах Согдианы зацветут лилии.

Среди стука колес и лошадиных копыт Арлинг не сразу различил вечерний шум улиц. Голоса прохожих, свист ветра, грохот кортежей и вовсе странные звуки, которые, казалось, доносились из самого ада, лились непрерывным потоком, изредка врываясь в приоткрытое окно кареты. Они были похожи на холодный дождь, который зарядил с самого утра, превратившись в навязчивый шум на весь день. Крики, лай, визг, хохот, свист, невнятный говор – все смешалось в хаос, то достигая невыносимого крещендо, то обрываясь в тишину, которая на миг обволакивала его, чтобы тут же смениться новым всплеском дьявольской какофонии.

– Сейчас повернем на Осеннюю улицу, – любезно подсказал Бардарон. – Впереди нас карета Клоберов. Тоже, наверное, на маскарад едут. После того как старшего Клобера едва не утопили в заливе, все их слуги носят оружие даже на праздники. У кучера клинок с такой здоровенной гардой, что у него рука не опускается. Спорю, что он его ни разу из ножен не доставал. А вот и Осенняя… Все, как обычно. Фонари уже зажгли, но лавки еще открыты. Народ бродит, шлюхи на работу вышли. Вон та, рыжая, очень ничего. Правда, ноги кривые, но красоток здесь найти трудно. Красоту нужно в Нижнем Переулке искать. Там такие девицы, что этим стоять рядом стыдно будет. Я вот недавно…

– Мимо Музея Искусств едем, – неожиданно прервал его Холгер. Он сидел напротив, и Регарди почувствовал на своем лице дыхание старика – тот подался вперед, чтобы Арлингу было лучше слышно. – По указанию Императора его перекрасили в красный цвет, и теперь он похож на городской цирк. Почему бы им еще и императорский дворец не покрасить? Тогда город точно станет похож на один большой плевок чахоточного. На улицах грязь и слякоть. Все в сапогах, даже дамы. Проклятая погода. Я так понимаю, если снег выпал, то он должен лежать, а это, тьфу, ерунда. Ночью все замерзает, днем тает, люди только ноги ломают. Говорят, тепло в эти дни дурная примета. Зима холодная будет, кусачая…

– А вот и омелу проехали, – вдруг вставила женщина-тень, и все вздрогнули от неожиданности – говорила она редко, большей частью отмалчиваясь. У нее оказался грудной, низкий голос, который было приятно слушать. Арлингу подумалось, что она, наверное, хорошо пела.

– Дерево возле шляпного магазина заразилось омелой, – пояснила служанка. – Само почти мертво, зато улицу украшает. Все девчонки к нему бегают, чтобы с женихами целоваться. Вот и сейчас кто-то милуется. Вчера была оттепель, и снег на ветках растаял, а прошлой ночью снова замерз. Теперь все дерево, словно серебром облито. Очень красиво. Я бы тоже там постояла…

Женщина замолчала, и в карете повисла напряженная тишина. Арлинг даже перестал слышать стук копыт, задумавшись о том, почему он не слышал об этом дереве раньше? Непременно привез бы туда Магду.

– Кхр, – откашлялся Бардарон, видимо, желая продолжить рассказ о красивых дамах из Нижнего Переулка.

– Приехали!

Карета дернулась, и тряска прекратилась. Вместе с ней пропал грохот, сменившись более приятными, но такими же непонятными звуками уличного шума. И только один звук Регарди различил сразу, так как не заметить его было трудно. Где-то неподалеку играл оркестр, заливая волнами беззаботной музыки тротуары, покрытые снежной слякотью. Все в этом году было неправильно. Даже смена года наступала так, словно она еще не определилась, кем ей быть – зимой или весной.

Согдарийцы любили гулять и не пропускали ни одного повода, чтобы повеселиться. Церковные праздники, памятные даты, день рождения императора – годилось все. Горожане пропадали до утра в питейных, на рингах и в парках веселья, а лорды – на пышных балах и в ночных салонах, предлагающих все виды развлечений. Но были и праздники, которые объединяли всех. В маскарадных шествиях, особо любимых согдарийцами, участвовали и лорды, и простые смертные. Когда-то вся жизнь Арлинга протекала на богатой гондоле, которая плавала вдоль берегов, где гремели пышные балы, завлекали запретными играми ночные салоны и ослепляли блеском роскошные фестивали. Когда-то он считал, что другой жизни не существует.