Джо Аберкромби - Полмира

Он хлопнул ее по колену, наклоняясь за горшком.

– Ты просто чудо, сестренка…

Бранд помирал с голоду, но не набросился на еду сразу, а пробормотал благодарственную молитву Отче Тверди за хлеб насущный. Он очень хорошо помнил, каково жить без хлеба.

– А вкусно! – сказал он, заглотив кусок.

– А свежее еще вкуснее было!

– Да и сейчас тоже вкусно!

– Нет. Невкусно.

Он только плечами пожал и выскреб остатки. Жалко, что так мало…

– Теперь по-другому заживем – я же прошел испытания! Из похода все богатые вернутся!

– Ага. Перед каждым походом в кузню куча народу заявляется, и все твердят, что вернутся богатыми. А некоторые, между прочим, не возвращаются.

Бранд весело улыбнулся:

– Ну, от меня так просто не избавишься!

– А я и не хочу. Дурак ты, конечно, но у меня ж кроме тебя никого нет.

И она вытащила что-то из-за спины и протянула ему. Какой-то сверток из потрепанной и заляпанной кожи.

– Это мне? – спросил он, принимая сверток над исходящими теплом, умирающими углями.

– Пусть сопровождает тебя в походах. И напоминает о доме. О семье. Какой уж ни есть…

– А мне никакой другой семьи и не надо!

А в свертке обнаружился кинжал. С блестящим, полированным стальным клинком. Боевой кинжал – длинный, прямой, с крестовиной в виде переплетенных змей. И с оскаленным драконом на навершии.

Рин выпрямилась: понравился подарок или нет? Волновалась.

– Когда-нибудь я скую тебе меч. Но пока… пока только это.

– Ты сама его выковала?

– Гейден помогла с рукоятью. А клинок – сама.

– Отличная работа, Рин.

Чем больше он рассматривал, тем больше ему нравилось: каждая чешуйка на змеиных спинах видна, и дракон скалит крошечные зубки, а сталь серебром блестит и острая-преострая… До лезвия аж дотронуться страшно. Прямо боязно грязными руками за такую красоту браться.

– Боги, это ж работа мастера, сестренка!..

Она с облегчением откинулась к стене с деланно безразличным видом.

– Я тут, похоже, новый способ плавки изобрела. Погорячее, чем прежний. Типа как в глиняном горшке. Кость и уголь, чтоб сплавить сталь с железом, песок и стекло, чтобы вывести примеси и очистить сплав. Но тут вся штука в жаре… да ты не слушаешь меня!

Бранд виновато улыбнулся и пожал плечами:

– Ты ж знаешь – я молотом помахать горазд, а этого вашего волшебства не разумею. Ты в десять раз лучший кузнец, чем я.

– Гейден говорит, что ко мне прикоснулась Та, что Бьет по Наковальне.

– О, Гейден, небось, от счастья все в себя не придет, что я ушел из кузни, а ты стала ее подмастерьем…

– У меня дар.

– Ага, скромности.

– Скромность – удел тех, кому нечем похвастаться.

Он взвесил кинжал в руке – прекрасная балансировка.

– Сестренка, ты воистину госпожа и хозяйка кузни. Лучше подарка я за всю жизнь не видал.

Не то чтоб его подарками заваливали, но все же.

– Эх, жаль, нечем мне отдариться…

Она улеглась на скамью и натянула вытертое до ниток одеяло на ноги:

– Ты и так мне отдал все, что у тебя было…

Он поморщился:

– Не так-то уж много вышло…

– А мне больше и не надо.

И она протянула над угольями свою сильную, мозолистую руку кузнеца, и он взял ее, и они пожали друг другу пальцы.

Бранд откашлялся, глядя в земляной пол:

– Ты как, справишься тут? Пока я, это… в походе буду…

– Я-то? Да я как пловец, которому без кольчуги плавать разрешили, – только вздохну с облегчением!

И она презрительно скривилась, да только Бранда не проведешь – он читал у нее в сердце. Ей всего-то пятнадцать, и он – вся родня, какая у нее есть, и она напугана. А из-за этого он тоже теперь боится. Боится идти в бой. Боится уезжать из родного дома. Боится оставлять ее одну.

– Я вернусь, Рин. Ты и заметить ничего не успеешь, как я дома буду.

– Ага, вернешься с грудой сокровищ…

Он подмигнул:

– О моих подвигах будут петь песни, а еще я приведу дюжину лучших рабов…

– Ну и где они будут спать?

– В большом каменном доме, который я куплю! Рядом с крепостью!

– И у меня будет целая комната для одежды, – пробормотала она, оглаживая кончиками пальцев плетеную стену.

Да уж, хибарка у них так себе, но они и за такую богам признательны. Знавали они времена, когда ночевать приходилось под открытым небом.

Бранд тоже улегся. И поджал колени – потому что иначе ноги с конца лавки свешивались. Вытянулся он. И тоже развернул свой вонючий обрывок одеяла.

И не выдержал:

– Рин. Я, похоже, сегодня что-то не то сделал.