Дмитрий Силлов - Закон Призрака

Кречетов пожал плечами и с неохотой протянул мне и «кольцо», и пистолет.

– Не совсем понимаю, зачем они тебе так нужны.

– Я тоже не совсем понимаю, – признался я. – Но откуда-то знаю, что пригодятся. А теперь просто подождите меня тут.

Сказав это, я развернулся и побежал вперед, навстречу солнечным лучам, робко заглядывающим в мрачное подземелье.

Рукоять пистолета была горячей – во всяком случае, так мне казалось. Не зря, ох не зря так неохотно отдавал мне Кречетов свой «стечкин». Так жгут ладони, не оставляя следов на коже, радиоактивные артефакты. Другой, может, и не почувствует, а я вот ощущаю тепло, когда мою плоть пронзает ионизированное излучение.

И что это значит?

А вот что.

По своей привычке апгрейдить оружие, Кречетов наверняка прокачал боеприпасы, перед тем как положить их в схрон. И поскольку эти патроны жгли мне ладонь аж сквозь рукоять пистолета, то непростыми они были. Пули из обедненного урана? Скорее всего. А может, и не из обедненного, с Кречетова станется. Он же тоже настоящий сталкер, сволочь такая, обычный человек с одним пистолетом хрен бы выжил в мире Кремля. А этот не только выжил, но и сумел там целую армию боевых роботов создать. В общем, враг у меня достойный уважения, и, хоть мы сейчас с ним вроде как по одну сторону баррикад, я точно знаю, что по большому счету ничего не изменилось, ибо не верю я, что профессор в одночасье стал мягким и пушистым. Просто ему надо своё вернуть, вот он нас и использует. Как, впрочем, и мы его. Короче, все это не что иное, как кратковременное сотрудничество. И уж никак не дружба навек.

Все это я успел продумать, пока бежал к светлому пятну впереди. А заодно проверить магазин, выщелкнув его из рукояти. Все как положено, под завязку, на двадцать патронов. За что люблю наше оружие, так это за простоту и продуманность. Например, в отличие от многих импортных моделей, что у ПМ, что у АПС не надо выщелкивать патроны, чтобы понять, сколько их осталось. Всё сразу видно через боковой разрез магазина, всё продумано заранее. И кто бы там что ни вякал из-за бугра, а в плане оружия мы любому импортному агрессору дадим сто очков вперед. И в плане боевого духа – тоже. Так что лучше не лезьте к нам что из-за океана, что из других миров, ибо чревато это нехилыми звездюлями. Национальная у нас особенность такая, воевать умеем хорошо, что не раз уже доказали всему миру.

И другим мирам докажем, если придется…

Впереди уже были видны распахнутые ворота, а оттуда, из-за порога, запашок тянулся в мою сторону – тоннель в себя его тащил согласно эффекту большой трубы. Ядреным человечьим потом воняло, металлом, нагретым влажными ладонями, и ружейным маслом. Но сильнее всего страхом пахло. Что это за запах – не объяснить, его чувствовать надо. Неприятный такой, мерзкий, кислый, тошнотный. Когда люди так боятся, что аж воняют своим страхом, они не думают. Они сразу стреляют. Поэтому говорить со Служителями бесполезно. Да я, если честно, и не собирался.

Вместо этого я, не показываясь наружу, размахнулся – и со всей силы метнул «кольцо» вперед, навстречу хмурому солнцу Зоны. А когда артефакт вылетел наружу, вращаясь в воздухе, я вскинул «стечкин» и выстрелил. Один раз. Точно зная, что попаду. Есть у меня такая способность – попадать в цель. Потому и прозвище-позывной прилипло ко мне, как влажный страх к тем, кто устроил нам засаду снаружи. Не смыть, не соскоблить, не отодрать с мясом. Только если разорвать меня, размолоть в фарш, сжечь к чертям собачьим, чтоб не осталось ни следа, ни клочка мяса, ни единого фрагмента, к которому можно было бы привязать фразу: «Вот он был Снайпером».

Все это промелькнуло у меня в голове уже после моего выстрела, когда я падал вниз лицом, в полете зачем-то закрывая руками голову. Еще бы знать зачем, но, наверно, надо, если закрываю. В последнее время что-то у меня интуиция обострилась, прям вот знаю, что надо делать в неясной ситуации, и все тут.

И, как оказалось, я не ошибся.

Падая, я еще успел увидеть, как разламывается в воздухе «кольцо», которое настигла пуля. А потом я уже ничего не видел, так как снаружи громко хлопнуло, после чего в тоннель хлынул яркий, неистовый, горячий свет, от которого мне мгновенно стало нестерпимо жарко, а на обратных сторонах ладоней затрещали, сгорая, мелкие волоски.

Длилось это недолго, может, секунду, а может, и меньше. Раз – и нет больше никакого света, словно его и не было никогда.

Я встал, огляделся. Н-да. Стены тоннеля были обуглены, и не уходи он книзу, сто процентов так же был бы обуглен я. А так лишь волосы на руках сгорели, да рукава «песчанки» стали черными. Значит, скоро полусожженный материал расползется на фиг, но некоторое время можно и так походить. До первого дождя или падения в грязь – подгорелая материя влаги не любит.