Эми Тинтера - Рибут. Дилогия (ЛП)

Одна сторона самого крупного здания была чем-то покрыта, и я почувствовала, как сдавило горло, когда вспомнила, что это такое.

– Задержимся на минуту? – спросила я, выпустив руку Каллума.

– Конечно. А что это? – спросил он, следуя за мной следом.

– Фотоколлаж. Здесь собраны все умершие дети.

Лицо Каллума просветлело.

– И ты там есть? В человеческом виде? – Он ускорил шаг и обогнал меня.

– Вряд ли. По-моему, фотографии отдают родители. Но я подумала, что, возможно…

Я подошла к стене. Сотни приклеенных к ней снимков защищал толстый пластик. Каждый месяц учителя снимали его, добавляли новые, а мы собирались вокруг и рассказывали истории о ребятах, которых не стало.

– Может, эта? – спросил Каллум.

Я посмотрела на худенькую светловолосую девочку:

– Нет.

Снова и снова я всматривалась в лица на стене, но ни в ком не узнавала себя. Скорее всего, у родителей вообще было мало моих фотографий, и мне с трудом верилось, что кто-то стал бы их искать после нашей смерти.

А потом я увидела ее.

Девчушка не хмурилась в объектив, но весь ее вид выражал недовольство. Несмотря на грязные белокурые волосы и мешковатую одежду не по размеру, выглядела она очень грозно, насколько вообще может быть грозным одиннадцатилетний ребенок. Сразу было понятно, что сломать ее нелегко. У нее были яркие голубые глаза – единственная симпатичная часть лица.

Это была я.

Я тронула пластик, прикоснувшись к уродливому человеческому личику.

– Вот это ты? – спросил Каллум, встав рядом. – О нет.

– Я самая, – тихо возразила я.

Он прищурился в темноте, вглядываясь в снимок. Наверное, рассматривал впалые щеки, или острый подбородок, или взгляд, обращенный к камере.

– Ты уверена?

– Да. Я помню, как учитель фотографировал.

– Сейчас ты другая.

– Она была редкая уродина.

– Никакая не уродина. Посмотри на себя! Ты была клевая. Не слишком веселая, но клевая.

– Она никогда не веселилась.

– Я рехнусь, если ты продолжишь говорить о себе в третьем лице.

Я улыбнулась:

– Извини. Я больше не чувствую себя этой особой.

– Это верно. – Он присмотрелся снова. – Никогда об этом не думал, но я рад, что ты не человек. Правда, дико звучит?

– Нет. Я тоже рада, что ты не человек. – Я протянула руку. – Идем.

– Подожди, – сказал Каллум и вынул из сумки фотокамеру, потом поднес ее вплотную к снимку и щелкнул затвором. – Надо, чтобы у тебя остался хотя бы один портрет.

Убрав камеру, он взял меня за руку, и мы устремились в город. Когда мы дошли до супермаркета и небольших лавок, дорога стала шире. В центре пролегал прямой и длинный проспект, который я в своей памяти заменила аналогичным из Розы.

Но он оказался другим. Все деревянные дома были выкрашены, как будто там жили богачи, которым некуда девать деньги. Однако здесь не оказалось обычного белого или серого цвета. Каждый дом был искусно расписан: огромные розовые цветы, оранжево-красные языки пламени на дверях, а на торцах – просто отпадные разноцветные скелеты.

– Здесь красивее, чем в Розе, – удивленно заметил Каллум.

– Вон там Высотки, – отозвалась я, указав на трехэтажный комплекс в конце улицы.

Он сжал мою руку. Мы дошли быстрее, чем я ожидала. Удивительно, но я сразу направилась куда надо.

– Могло быть… и хуже, – произнес Каллум, взглянув на Высотки.

Могло. Под самой крышей кто-то нарисовал солнце, а между окнами – небо и деревца. Ничего подобного я не помнила, знала только, что этажей всего три, это было самое высокое здание в остинских трущобах.

Мы приблизились к двери, и Каллум изучил прикрепленный к стене список жильцов.

– Квартира двести третья, – сказал он, указав на фамилию «Рейес».

Затем подергал дверь главного входа, но та оказалась заперта. Он дернул сильнее, тогда замок поддался, и мы проскользнули внутрь.

Я поплелась за Каллумом на второй этаж. Обычные грязно-серые стены, усыпанный мусором бетонный пол. До меня доносились приглушенные людские голоса; и вот Каллум приложил ухо к двери с номером двести три.

Он жестом подозвал меня, но я смогла сделать всего несколько шагов. Меня охватил липкий ужас. Надо было отговаривать его пожестче.

Каллум постучал, и голоса за дверью смолкли.

– Мама? Папа? – прошептал он.

Из квартиры донесся грохот, и Каллум подскочил. Мне захотелось закрыть глаза руками и спрятаться, пока все не кончится, но я выстояла.

Дверь со скрипом отворилась. Я никого не увидела, но Каллум улыбнулся. Створка отошла чуть дальше.