Бертрам Чандлер - Трудное восхождение

К большому удивлению и облегчению Граймса, туземец не проявил никакого беспокойства, когда его завели в пластиковое иглу. Он охотно взял флягу с водой и присосался к ней, громко хлюпая. Потом с некоторым сомнением он взял конфету, но, лизнув разок, сожрал ее в два счета. Граймс слышал от ученых, что местная еда подходит для человека. Логично предположить, что человеческая еда тоже не причинит вреда местному организму. Еще вода, еще конфета — и Гундос свернулся калачиком на пластиковом полу палатки, явно собравшись отойти ко сну. Граймс оставил его и выбрался наружу.

Впрочем, самому Граймсу так и не довелось выспаться. А что, если его гость — или пленник? — поднимет ночью вой и перебудит весь лагерь? Или совершит еще какое-нибудь нарушение общественного порядка? Неожиданно лейтенанта охватило смутное, но неприятное подозрение: скорее всего, ученые не одобрят его экспериментов. Но эта ночь прошла так же тихо, как все предыдущие. Как всегда, позавтракав с утра пораньше, ученые разлетелись по своим делам.

Граймс подошел к запасной палатке и откинул полог. Вонь, ударившая в ноздри, заставила лейтенанта судорожно сглотнуть, но Гундоса она, похоже, ничуть не беспокоила. Туземец на четвереньках выбрался наружу, потом поднялся на задние конечности, прошествовал обратно, почти не сгибая спину, и вернулся со своей дубинкой. Свободной рукой он погладил Граймса по пальцам, заскулил и скорчил невероятную гримасу. Лейтенант отвел его к ведру с водой и дал два леденца.

Пока Гундос наслаждался прелестями утра, доблестный исследователь, сражаясь с приступами тошноты, вычистил палатку. Делать уборку после ученых — тоже не великое удовольствие, но не до такой степени. Отныне Гундосу придется самому заботиться о себе. К тому моменту, когда все ежедневные обязанности были выполнены, Граймс окончательно утвердился в своем решении — гуманоид проявил незаурядную склонность путаться под ногами.

Наконец настало время идти к реке. Граймс решительно шагал по тропинке, а Гундос ковылял рядом, размахивая дубинкой. На этот раз их прибытие совпало с появлением туземцев. Гундос не мешкал — он первым сорвал плод. Угрожающе ворча, вожак двинулся на него. Казалось, еще мгновение — и Гундос пустится наутек. Но тут он выпрямился и словно вырос на пару дюймов. Неуклюже занеся дубинку, он еще более неуклюже опустил ее, но ему повезло — удар пришелся в плечо обидчика. Второй удар попал в висок, и вожак упал. Граймс увидел, как на сером спутанном мехе показались капли желтой крови.

Гундос взвизгнул — но не от испуга. Размахивая дубинкой, он направился к тем, кто больше всех издевался над ним. Они побежали, почти все. Те, кто не ретировался сразу, сделали это, как только на себе прочувствовали мощь примитивного оружия.

Граймс, потрясенный, рассмеялся.

— Ах ты мой мальчик, — пробормотал он.

Гундос не обращал на него ни малейшего внимания — он набивал брюхо спелыми плодами.

Когда шестеро людей полностью поглощены своими исследованиями, а седьмой предоставлен сам себе, этому седьмому несложно хранить тайну. Впрочем, Граймс не слишком к этому стремился. Он не раз пытался рассказать ученым о своем этологическом эксперименте, но его никто не слушал.

— Для нас ты только водитель автобуса, Джон, — как-то раз заявила Мэгги Лэзенби — довольно резко. — Твое дело — астронавтика, а науку оставь нам.

Срок возвращения «Следопыта» неуклонно приближался, и Граймс уже не смог проводить у реки столько времени. Надо было готовиться к отлету: упаковать образцы, записи и не слишком нужные вещи, проверить двигатель челнока. Тем не менее ему удавалось улучить время и посмотреть, как идут дела у его подопечного. С удовлетворением лейтенант отмечал, что туземец, похоже, неплохо освоился с новой ролью.

Еще несколько дней — и с крейсера пришло сообщение. Корабль выходил на планетарную орбиту, и сам капитан спустится на челноке для инспекции лагеря. Граймс трудился в поте лица. От ученых — ужасных лентяев и нерях — помощи ждать не приходилось. Для того чтобы со всем управиться, потребовалось бы полдюжины универсальных роботов. В распоряжении Граймса имелся только один — он сам.

И все же он это сделал.

Когда челнок прорвался сквозь плотную пелену облаков, в лагере царил образцовый порядок — насколько это было возможно. Граймс едва успел переодеться в чистую униформу. Едва опоры челнока коснулись земли, он вытянулся по стойке «смирно» и бодро отсалютовал капитану, который спускался по трапу.