Самурай Врангель - Бертолетова соль агентуры глубокого укрытия [СИ]

Молния, питавшая меч, исчезла. Туча рассеялась. Солнце взошло над Днепром. Титановая фигура даже не изменила своего цвета после столь яростной атаки. Но смотреть продолжала на запад.

Ликвидатор хранил тайну объекта КАТЯ (Катодно Анодный Терминал Ядра), а не дурацкой выдуманной бомбы на которую клюнули все спецслужбы отдав, тем самым, первенство советской, давно канувшей в небытие. КАТЯ, по силе воздействия, представляла собой аналог тектонического оружия. Чернобыльская АЭС, в своё время работала исключительно на объект КА-75. Из Чернобыля до "изделия" на постаменте даже провели секретный метрополитен. Технически, КАТЯ со своими характеристиками могла сбить все американские спутники, включая систему "Шаттл". Но умер Брежнев. И все кануло в негашеную известь сверхсекретных архивов.

Весь Киев был усыпан побитыми фюзеляжами самолётов, но один истребитель остался в воздухе. И что же это за такая всепроходимая авиамашина? Это был самолёт Отто Шеллинга. Это был самолёт старого воздушного волка, который прошел Багдад и Эмират, Рим и Крым, Красное и Японское море. Его сбивали четырнадцать раз. А вот над Киевом пятнадцатого раза не случилось. Шеллинг прочувствовал энергетический удар, наблюдая за рубиновым мечом, и за секунду до атаки выключил всё своё электрооборудование на борту специальным рубильником, который смонтировал сам, и даже уберёг это нововведение от внимания главного механика самолёта.

Правда, обратное включение было очень не стопроцентным. Вертикальные и горизонтальные рули приходилось ворочать в ручную, а двигатель работал на 20 % мощности. Боевые ракеты с отключенными детонаторами автоматически были сброшены.

— Джемс, — запросил Шеллинг стратосферный штаб. — Это генерал Шеллинг. Прошу подтверждения связи.

В динамике щёлкнуло. Запахло дымом.

— Да, Шеллинг. Мы все слушаем.

— Джемс, что происходит?

— Нанесён удар невыясненной системой. Ты первый, кто вышел на связь. Шеллинг, все твои самолёты валяются в полях Украины. А где это ты?

— Я над городом. Город пуст. У меня повреждён двигатель и рули. Я жду приказа.

Побледневший Фихте вслушивался в разговор.

— Разворачивайся от этого чёртового Киева и лети в Польшу, это ближе всего. Да не попадись "Чёрным ягуарам". Он добивают эти ублюдочные супер-секретные самолёты.

— Ты про ХВА-22?

— Да, Шеллинг, я про них. Хотя они и спасли нам жизнь. Отвлекли русских от моего самолета, и мы уже над Атлантикой.

— Где?

— Над Атлантикой.

Шеллинг устало сплюнул. Хрипло сказал.

— Врёшь.

— Ну, почти. У меня сейчас свой путь. Ты слышал, что наш президент подарил русским Аляску и Гавайские острова?

— Ты что несёшь?

— А в момент дарения, кинул нас на Киев, рыжая сука! Шеллинг, я лечу туда, куда не надо. А ты уноси ноги из Киева. Мой тебе совет. Мы же немного друзья. Приказов от меня больше не будет. — Связь отключилась.

Он всё-таки сумел выстрелить в себя. Уважаю. Надо сильно любить жизнь, чтобы расстаться с ней.

— Кто?

— Хемингуэй. Настоящий боец не имеет права умирать больным, в кровати. Он сумел не унизиться. Охотник на львов и умер как настоящий лев.

— Ох, что-то тебя последнее время клонит в такую непонятную тему… Стих бы лучше написал.

— Все стихи о том же. О смерти. Просто надо понимать. И ты, вообще-то, со мной согласен. Но в глубине души в глубине своих рефлексий и прочей ерунды…

— Самоубийство грех.

— … которую и выдают за благопристойный смысл жизни. Зачем? — Помолчал. — Грех ощущать себя дерьмом и передавать своими флюидами дерьмо другим. Чтобы тебя жааалееелии!!! Тьфу!

— Потушил сигарету. Закурил другую. — Вот это — грех. Ты сумей уйти, когда это необходимо. Молча, тихо и без внимания. Влейся в реку Хроноса и исчезни так же беспричинно, как и появился. Представь себя на месте того же льва, совершившего необыкновенную метаморфозу, и превратившегося в побитую собаку. В суслика! В тушканчика одноногого! Но эта метаморфоза характера и натуры не касается. Можешь спросить у кого угодно, из бывших львов. Врать, конечно, начнут, но правду в глазах увидишь. А? Каково одноногому львищу разбираться с толпой тушканчиков если он и сам тушканчик, да ещё одноногий, а другие помнят, что раньше это был лев. А?

— О, господи. Не доставай. Что ты плетёшь? При чём здесь суслики и Хемингуэй?

Первый приблизил лицо вплотную ко второму и отчётливо проговорил:

— Все мы, рано или поздно, превратимся в старых, больных собак. Так устроен мир. Самый верный способ прожить подольше — это побыстрее умереть. Латинская фраза momento mon ещё либеральничает: она говорит своим текстом для понятливых — умри вовремя. Не забывай о смерти. А то она сама о тебе вспомнит в самый неподходящий миг.