С. Микхайлов - Мир закрытых дверей

Первые сознательные воспоминания Ивана относились к тому раннему возрасту, когда он лежал на спине в удобной коляске и глядел вверх. Коляска скрипела и покачивалась, а по потолку проносились прямоугольные огни ярких люминесцентных ламп.

– Ути, какой ты у меня хорошенький! – говорила мать, поглаживая с превеликой нежностью голову Ивана.

– Не балуй его, а то вырастет бездарем! – произносил отец грозным голосом, как тогда казалось Ивану. Но Татьяна не обращала внимания на слова мужа и продолжала сюсюкать с ребенком. Мать в тех воспоминаниях была молода, красива, огромна.

Когда Иван немного подрос и встал на ноги, его пересадили в другую коляску, в которой он уже не лежал на спине, а сидел прямо и мог крутить головой по сторонам. Родители попеременно возили его по светлым залам и коридорам, часто заезжая в магазины – мимо проносились длинные полки с пузатыми бутылками и цветастыми коробками самых разнообразных форм и размеров, стороной проезжал тучный ларек с черепичными рядами блестящих журнальных обложек, вдаль уходили длиннющие стеллажи с белесыми тарелками, чашками, чайниками. Огромность окружающего мира запомнилась ярким мимолетным видением. И еще были мерцающие бело-желтые лучи, исходившие из некоторых щелей вентиляционных решеток на стенах и потолках.

Когда Иван научился сносно ходить и бегать, а также бормотать себе под нос всякую важную ерунду и правильно различать назидательный, ругательный и доброжелательный тон в речи взрослых, – коляска оказалась ненужной и была отдана какому-то мужчине в сером комбинезоне. Тот откатил ее в служебное помещение.

– Что там? – спросил отца маленький Ваня, указывая на невзрачную дверь с надписью "КБ", за которой скрылась коляска.

– Там?… – отец на секунду задумался. – Там темный чулан и в нем живет злобный Кощей, по прозвищу Бессмертный. И если ты будешь вести себя плохо, то мы отправим тебя за эту дверь – и Кощей съест тебя!

Ваня услышал в словах отца редкую смесь интонаций – поучение, осторожность и гнев звучали одновременно, – и это его озадачило и напугало, и он решил больше у родителей ничего не спрашивать об окружающих странностях, хотя эти странности так и притягивали к себе взгляд: вечно закрытые двери без ручек и замочных скважин, тупиковые коридоры, ведущие в никуда, металлические шкафы, в которых что-то натужно жужжало, и, конечно же, дырки на стыках стен и потолков, дышавшие мерцающим бело-желтым светом.

Семья Петровских жила на восьмом этаже двенадцатиуровневого панельного дома в небольшой, но уютной двухкомнатной квартире: одну комнату занимали родители, а другую – поменьше – отвели Ивану.

Петровские часто ходили обедать, ужинать, а иногда даже и завтракать в столовую, удачно располагавшуюся неподалеку – нужно было лишь спуститься на лифте, выйти из подъезда и немного пройти по дворовой улочке к двухэтажному, приземистому дому, на котором мигала завлекающая неоновая вывеска. Внутри играла легкая, беспечная музыка, забавно звенели тарелки, и официантки в нежно-белых майках задорно улыбались и приветливо, не как теперь, выговаривали: "Здравствуйте! Вот свободный столик… Приятного аппетита… Приходите снова!"

Затем в жизни Ивана внезапно появились полки с карандашами, тетрадками и книжками – мальчик все думал и никак не мог понять, что же это за такое заведение под названием "школа", откуда раздавались зычные, разноголосые крики и куда ему суждено было отправиться.

Неуклюжий рюкзачок на спине, букетик огромных цветов в руке – и вот оно – первое сентября. Иван чувствовал себя сносно лишь до того момента, пока рядом с ним были его родители. Но как только Ваню оставили в толпе детей – смущенных, непонимающих, глазастых, с цветами и рюкзаками – он заволновался и побежал к матери, но Татьяна грозно, почти по-отцовски, сказала ему:

– Стой, непоседа! Теперь тебе нужно ходить в школу. Так что: привыкай.

Ваня остановился и вернулся в толпу. Волновался, но теперь уже меньше.

– Дети, дети! – раздался голос немолодой женщины в темно-синем платье. – Сейчас прозвучит для вас первый звонок, и вы все пойдете в первый класс.

Другая женщина – толстая и не такая строгая на вид – подняла руку с большим, блестящим колокольчиком – и в ушах зазвенело.

Но затем началось самое страшное: колонна детей двинулась вперед – к дверям школы, – а родители остались позади – во дворе. Пятиэтажное белое здание угрожающе приблизилось, разинув свою двустворчатую пасть. Ваня шел, смотрел вверх и боялся. Он хотел обернуться, чтобы взглянуть на родителей, но побоялся сделать это. Из всего, что происходило первого сентября, он запомнил только надвинувшийся страх – сто ужасных шагов от дворовой ограды до входа в школу. Сто шагов, которые ничуть не изменили жизнь, но которые почему-то остались с Иваном навсегда.