Андрей Буторин - Метро 2033 - Подземный доктор

– Так вроде как тут где-то стонут. Вона, гли-ка, чо там за бревна к кусту прибились?

Друзья зашли по колена в воду и побрели вдоль кустов туда, где и в самом деле виднелись будто связанные меж собой бревна. Вскоре они увидели небольшой плот с сооруженным на нем из веток шалашом. Снова раздался негромкий стон. Доносился он явно из шалаша.

– Мож, каратель спрятался, заманивает? – прошептал Мирон.

– Говорю, бабский голос… – шепнул в ответ Игнатий.

– Ну, мож у них и бабы в карателях ходят.

– Ага, как раз штоб таких, как мы с тобой, красавцев заманивать. Мы в шалаш, а она – хвать – и ссильничает. Обесчестит, и замуж никто нас с тобой не возьмет.

– Я женат уже, – обиженно буркнул разнорукий.

– Ладно, тады на себя весь грех возьму, – вздохнул коротконогий. – Коли уж братьями стали, выручать надобно.

– Трепло ты, Игнатий, – скривился Мирон. – А там человек помирает.

– Так пошто ты застыл, коль помирает? Лезь давай в шалаш.

– Пошто я?

– Ты мельче. Я всю хибарку разворочу.

– Да и хрен-то бы с ней, – проворчал Мирон, но все же вскарабкался на плот и осторожно заглянул в шалаш.

– Чо там? – вытянул шею Игнатий.

– Не пойму… Мелкое што-то в тряпке. И кровищи – жуть!

– Чо за мелкое? Кошка, может?

– Говорю ж, не пойму ничо…

– Ну так бери и на свет вытаскивай!

– В кровище же всё!

– Мироха, не зли меня, а то щас по носу вдарю – сам в кровище будешь.

– Тебе бы тока вдарить… – закряхтел Мирон и, пятясь, выбрался из шалаша, держа на вытянутых руках маленькое тощее тельце в окровавленной тряпке.

На поверку тряпка оказалась такой же рубахой, что и на мужчинах, а вот под ней…

– Да это ж девчонка! – ошалело заморгал Игнатий, который осторожно снял с найденыша пропитанную кровью одежонку, чтобы осмотреть раны.

– Точно… – попятился к кустам Мирон. – Ой! Бежим отсель!

– Не понял!.. – сурово зыркнул в сторону приятеля коротконогий здоровяк. И повторил, выделяя каждое слово: – Это. Девчонка. Ребенок.

– Вот именно, вот именно! – замахал разными руками Мирон. – Бежим! Брось ее в реку!

– Подфартило все-таки нашей птичке, – вздохнул Игнатий. – Тем, што Степановы мозги достались. Хорошие мозги, умные. Мне не свезло – ноги у Степана короче моих оказались. Но тебе шибче всех не свезло: Степанова рука в аккурат подошла, а вот мозги менять уже нечем было… Разве што задницу Степана тебе туда запихать – покойник бы не обиделся, понял. – Проговорив всё это умиротворенным, благостным тоном, мужчина вдруг заорал: – А ну иди сюда, урод недоделанный! Раны девчонке промоем, завяжем и – бегом к Ляксевне!

– Ты не понимаешь, што ль?!. – зашипел, как закипающий котелок, Мирон. – За убивство ишшо и простить могут, ну разве руки-ноги пообрубают… А за ребенка… Ты же знаешь – по закону за детей «диких» мутантов казнят без суда!.. Этой замухрышке лет десять всего!

– Может, она из храмовников… Увязалась с батькой на «галере»…

– Ага! И в хламиду оделась! И тощая, как шкелетина. И… ты глянь сзади-то у ей, глянь!..

Игнатий осторожно приподнял девочку. Сзади у нее был… хвост. Небольшой, всего с ладонь, но сомнений не оставалось: девчонка из мутантов. А значит, немедленно должна быть убита она сама и непременно казнены те, кто не обязательно даже произвел ее на свет, но и всего лишь укрывал от проверяющих.

– Пусть она и «дикая», и ребенок, а всё одно человек, – поскреб корявую лысину Игнатий. – Промоем сейчас раны – и бегом к Ляксевне…

– Да нас же… да нас!.. – продолжал махать разными руками Мирон.

– А ну, никшни! – показал увесистый кулак коротконогий. – Чаво нас? Кто теперича нас? Зенки-то раззявь – хоть одного живого карателя видишь?

– Мож, затаился кто…

– А коли затаился, так он нас и без девчонки шлепнет. Мы ж «дикие», а он разбираться не станет, были мы тут али не были, когда всё это… – Игнатий повел рукой. – Так что давай, ополосни ее тряпки да на ленты порви, а я пока раны промою.

Мирон, ворчливо причитая, брезгливо подцепил окровавленный «мешок» и понес к реке. Игнатий поднял девочку и опустил почти невесомое тельце возле воды. Смыв кровь, он увидел четыре узкие – явно от ножа – раны. Убийца определенно хотел попасть в сердце, но подвело его, видимо, то, что рубаха из мешковины оказалась слишком большой для этой худышки и определить на глаз, где именно бьется сердце ребенка, у него не получилось. Три раны оказались правее, одна – немного левее. Оба легкие были пробиты, из прорезей при вдохах и выдохах лезли розовые пузыри. И текла, не останавливаясь, кровь.