Владимир Тимофеев - Игрушечный мир. Отдохнем по-взрослому (СИ)

Однако ошибся я. Опять ошибся. Фатально.

Очередной поворот едва не стал и последним – еще немного, и вынесло бы меня с дистанции. И, возможно, сей факт даже на пользу б пошел – зарубился бы спокойно на фирне, как и положено порядочному альпеншутеру. Но я с упрямством, достойным истинного раздолбая, резко наклонил тело вправо, заодно разгружая древко, да еще оттолкнулся штычком от боковой стенки, через которую чуть было не перелетел. Впрочем, чуть-чуть – не считается. Ручеек, больше напоминающий уже приличную речку, принял меня назад как родного и понес дальше. Ледоруб теперь цеплялся за дно лишь изредка. А водный поток всё убыстрялся и убыстрялся. Я, соответственно, вместе с ним. И поначалу типичное, а потом как бы и не совсем, глиссирование очень быстро сменилось почти баллистическим спуском. На финишном отрезке которого мое бренное тело представляло собой нечто среднее между мешком с костями (пока целыми, но это пока) и неуправляемой ракетой класса «Ледник – Река», прижимаемое центробежной силой в несколько «же» к скользкому бортику «водно-бобслейной» трассы.

Вместе с ручьем мы уверенно обогнули лесок, и слегка расфокусированному взгляду бойца открылся совершенно обалденный вид. Настолько, что даже временное уменьшение уклона не обрадовало. Потому что дальше ледник обрывался. Совсем. В пропасть. Какой глубины – неизвестно, но и того, что удалось разглядеть, хватало с гарантией, чтобы задуматься о белых тапочках. Метров за сто до края ледяной желоб резко уходил вниз, словно бы предлагая (очень так ненавязчиво)«герою-бобслеисту» испытать на собственной шкуре все прелести крутого пикирования, плавно переходящего в совсем уж неуправляемый штопор. «Ага. Последнее желание приговоренного». В общем, чтобы не оказаться одним из главных претендентов на «премию Дарвина», мне следовало поторопиться. И озаботиться, наконец, спасением своей драгоценной тушки.

Резво перевернулся на брюхо, одновременно вгоняя клюв ледоруба в донную подложку и наваливаясь на древко всем телом. Удалось это на удивление легко – вода и лед весьма поспособствовали. Вот только лед, пусть даже и согретый водичкой, – не фирн. И вместо того, чтобы надежно заякорить меня в месте удара или, на худой конец, со скрежещущим звуком пробороздить дно, резко замедлив движение (в идеале – до полной остановки), клюв глухо стукнул, вошел в гладкую поверхность на пару сантиметров, и в следующее мгновение ледоруб вывернулся сначала из зацепа, а потом и у меня из внезапно ослабших пальцев.

Слава богу, что он хоть совсем не потерялся – удержался на темляке. Впрочем, это всё равно не спасало – подтянуть к себе «клювасто-штычкового друга», чтобы еще немного поупражняться в самозадержании, я уже не успевал. Так что в «последний путь» мы отправились в связке: я впереди – как буксир, мордой вниз, ногами к судьбе, ледоруб сзади – изображая не то якорь, не то будущий памятник на могиле.

В общем, с обрыва наша «сладкая парочка» соскользнула ракетным поездом, отстрелившим все свои разгонные блоки и вышедшим наконец на пассивный участок траектории. Вот только, увы, не достигли мы первой космической, да и орбита оказалась не слишком высокой. И потому надеяться мне теперь оставалось только на… чудо. «Ну да, надежда умирает последней».

Говорят, за мгновение до гибели человек всю предыдущую жизнь вспоминает. И прощается со всем, что дорого. Что ж, возможно, так оно и происходит в реальности. В чьей-то чужой реальности. Но лично я скажу по этому поводу следующее: «Не верьте! Чушь это всё! Собачья».

Нет, мысль о том, «как хороши, как свежи были розы», в мозгах, конечно, присутствовала, но главной отнюдь не была. Сознание заполнялось другим: «Ледоруб! Ледоруб сюда!» А вот нафига он мне понадобился в тот момент, я до сих пор понять не могу. Наверное, за воздух им хотел зацепиться или просто опору найти. Психологическую. Чтобы не так страшно было. В смысле, помирать в одиночестве. Короче, дернул я за темляк и попытался пальцами древко ухватить. Увы, не поймал. Только кулак сжал. Крепко, до хруста в суставах. И больно вдруг стало, аж жуть. Больно, потому что впились в ладонь острые грани камушка-талисмана. Так, что даже кровь потекла – я ее сразу почувствовал. И протрезвел!

Блин! Как же всё-таки помирать не охота! И жену вдовой оставлять – тоже. Я ведь еще и пожить-то толком не успел, ешки-матрешки.

В общем, прикрыл я глаза, страстно желая лишь одного – чтобы не мучиться сильно, когда всё закончится («Ага! Как же!»), и…