Александр Романовский - Стрелок

– Полагаю, заглянуть в мешок откажешься?..

– Полагаю, да. – Курьер тряхнул чешуйчатой головой. – Это против правил.

– Как знаешь.

Некоторое время шагали молча. Прохожие с любопытством глядели на странную парочку. Все узнавали в курьере курьера, в его ноше – Тот Самый Мешок, заполучив который любой из горожан прожил бы остаток жизни в богатстве и неге, вот только, незадача, оная жизнь укоротилась бы несоизмеримо.

Спутник рептилии, несомненно, телохранитель, вот только он один, и данный факт, сам по себе, говорил о многом. То ли его более чем достаточно, то ли других претендентов на столь рисковую работу не сыскалось.

Всякий ротозей приходил к тому или иному выводу, либо не утруждался вовсе.

Встречались и шакалы. Буравили взглядами исподлобья, что-то бурчали. Вся грандиозная шайка, несомненно, была уже в курсе касательно того, что Снейк заключил с игуанами контракт, а значит, становился до поры до времени неприкосновенным – безусловно, если шакалам остро не понадобятся военные действия в масштабах крупных преступных группировок.

А им не понадобятся. Хищникам-млекопитающим и хладнокровным рептилиям, откладывающим яйца в теплых комфортабельных квартирах, нечего делить.

– Долго еще?.. – буркнул стрелок.

– Пара кварталов. Наиболее опасный участок. Либо здесь, либо обойдется.

– Не обойдется, – заверил Снейк. – Шкурой чувствую.

Он действительно ощущал бегущие по коже мурашки, а кончики пальцев покалывало от скорого кровопролития. Он убивал множество раз, успел разобраться.

Как ни странно, улица опустела внезапно, без всяких на то предпосылок. Позади стихли шаги удалявшегося пешехода, и курьер с телохранителем осознали, что остались совершенно одни. Нагромождения старинной кладки высились по обе стороны, лишь недосягаемо высоко, над смыкающимися балконами и водостоками мерцали окна верхних этажей. С другого конца улицы, куда парочка держала путь, надвигался густой липкий туман, вобравший если не все, то многие миазмы и ядовитые испарения Сорквудистана.

Снейк ощутил, как сдавило виски, боль пронеслась перед глазами белой вспышкой. Булыжники под ногами вдруг оплыли, устремились куда-то прочь степенным, но необоримым потоком. Стрелок поднял глаза, стараясь не смотреть под ноги, усилием воли удержал себя в вертикальном положении. Курьер пошатнулся. Снейк схватил его за шиворот и бесцеремонно поставил на ноги.

– Эй, гляди, – протянул игуана, точь-в-точь наркоман под кайфом, – мои родные!.. Отец, мать, даже сестренка… Они-то в такую пору откуда?..

Стрелок со всей определенностью знал, что родным курьера здесь совершенно неоткуда взяться, но не проронил ни слова. Он видел собственных призраков.

Сперва то были три бесформенные тени, лишенные лиц, затем та, что в центре, с ужасающей непостижимостью оформилась в фигуру, имеющую как лицо, так и тело, воссозданные с достойной безумца скрупулезностью. Увиденное, однако, Снейка не впечатлило. Несмотря на застившую сознание поволоку, он испытывал непоколебимую, армированную сталью уверенность в том, что повстречать этого человека в мире живых никоим образом бы не удалось.

Фигуры приближались.

Стрелок достал револьвер. Фигуры остановились, средняя простерла длань.

Снейк обнаружил, что на самом деле достал из кобуры не револьвер, а корнеплод, причудливо изогнутый наподобие ствола и рукояти. Корень был влажным, грязным, покрытым мерзкой слизью. Его так и хотелось отбросить.

Но стрелок не бросил.

Даже у корнеплода имелся спусковой крючок. Снейк стрелял разумом, не револьвером.

Три выстрела прогремели один за одним. В голове каждой фигуры образовалось сквозное отверстие, – сперва той, что в центре, затем других.

– Что ты наделал!.. – завопил курьер, бросившись на Снейка.

В истерике игуана даже выронил мешок. Повалить стрелка он не смог и лишь бестолково махал кулаками. Снейк звонко смазал по чешуйчатой щеке.

– Приди в себя, ты на работе!.. Это не твоя семья.

Ящерица замер.

– Я видел, то были они! Видел!..

– Ты видел то, что сам желал увидеть. ТЫ создал эти образы. Кто-то извлек их из твоей головы и вложил обратно. – Снейк сознавал, что это применимо и к нему.

Он поглядел на револьвер, вновь ставший револьвером, убрал в кобуру.

Мостовая прочно лежала на месте, не выказывая ни малейшего намерения куда-то смещаться. Поволока рассеялась, боль исчезла, будто и не бывало.

Но туман остался, и лежащие в нем тела.