Андрей Посняков - Зов крови

Князь знал, что они знают. И они знали, что он знает. И все сидели тихо, таились. Тут уж – кто кого переждет.

Рад даже не помочился – до поры до времени сдерживался, да и не очень-то и хотелось – вся влага из организма со вчерашним потом вышла.

Чу! Вот закуковала кукушка, почти совсем рядом, в сторону восходящего солнышка. Болотные парни там схоронились? Не похоже. Ежели бы птица опасность почувствовала, так не куковала бы, а наоборот – улетела. А так – сидит. Значит, нет в той стороне никого. Или – таятся?

Терпи, княже, терпи. Родион неожиданно для себя улыбнулся, вспомнив военную службу, которую проходил за Полярным кругом, под Мурманском. Служил, конечно, водителем – и на «Урале», и – надо когда – на ГТС-ке, однако и в караул ходить приходилось. Карабин на плечо – и марш-марш вперед, рабочий народ! Это такая строевая песня в их взводе была – старшина Дормидонт Кондратьевич присоветовал, сказал, дескать, а кто сейчас в армии-то российской служит? Правильно – одни рабочие да крестьяне, кому сыночков своих ненаглядных откупить нечем. Как в восемнадцатом году – настоящая рабоче-крестьянская армия! Случись что – куда штыки повернет? А не против народа – точно. Мир хижинам – война дворцам. А где у нас дворцы? А на Рублевке. Вот туда-то и ударить, мозолистой рукой сжимая цевье! – это вот так опять же старшина выражался, когда в каптерке иногда чего-нибудь этакого дерябнет. А так – ни-ни – сама строгость и прямое олицетворение уставов и наставлений. Так вот, в карауле-то, на посту, на вышке, ветрами суровыми продуваемой, Родион терпению и научился. Что там еще делать-то? Ждать, пока смена придет, никаких нарушителей в границах охраняемой территории никто отродясь не видел. Да и что им там делать-то? Как тот же Дормидонт Кондратьевич однажды выразился, «все уже украдено до нас». Потенциальным нарушителям, увы, ничего и не осталось. Вот и часовой – ходит-ходит, бедолага, на вышке – два шага туда, два – сюда. Ветер тоскливо воет, гонит по небу серые облака-тучи – скучно – аж жуть! В Заполярье летом солнце, с ума сошедшее, не садится, по кругу ходит, в глаза бьет, или дождик на неделю затянет; про зиму уж и говорить нечего – тьма да снег, да фонари лупоглазые по периметру, и под каждым надпись – «Стой!». Это, верно, чтоб часовому зря глотку не драть. Очень многие Радиковы сослуживцы караула пуще ада боялись, и вовсе не потому, что там так уж сурово да сложно или дедовщина какая-нибудь жуткая. Нет, ничего подобного. Командир (а пуще того – старшина) под корень всю дедовщину искоренил – у них уж не забалуешь, поди, попробуй, рискни здоровьем – так опустят, потом век не отмоешься. Не этого в карауле боялись – скуки! Торчишь на посту два часа, незнамо что охраняешь – заняться нечем, и какие только мысли в голову стриженную не поскребутся. Даже самые причудливые! Когда светло, Радик на вышку с собой книжку брал, ту, что в части неведомо как завалялась, – «Типы социального действия» Макса Вебера. Поначалу книжка та скучной казалась… однако все ж не скучней окружающей унылой действительности. А через пару смен Рад и вообще – вчитался. Так вот и пришла мысль на факультет социальных наук – заочником – податься, что потом и сделал. Родители юноши умерли еще в детстве, воспитывала его тетка, особой любви к племяннику не питавшая. Так что все в этой жизни – сам, сам. Ну, не без добрых людей, конечно, не без их наставлений. Вот, тот же старшина Дормидонт Кондратьевич… Из староверов был старшина-то, потому и имя такое, но, вообще-то, мужик основательный. Книжку отобрал – «нечего на посту читать!», а мечту об учебе одобрил – «не всю же жизнь баранку крутить, Радя!».

Так вот, без книжки-то умной, что еще на посту делать, как от скуки спастись? А думать, рассуждать – все равно о чем – лишь бы не уснуть, лишь бы каждое шевеление на периметре для себя отметить – вдруг да отец-командир решил посты проверить? Бывало, частенько такое случалось и тогда уж разгильдяям никакого спуску не было. Как говорил незабвенный старшина: «Тут вам армия или перловку жрать?!»

А вот сейчас армейские уроки-то пригодились, хоть Рад уже и не был тем птенцом желторотым – младшим сержантиком, подросточком сопленосым, что обычно из себя бывалых солдат корчат – перед «молодыми», естественно. Перед старшиной-то поди-ка, покорчи… ха!

Родион знал – нужно о чем-то думать и – при этом – все кругом слышать, все видеть, все чувствовать – опыт был. Вот и думал сейчас, прислушиваясь ко всему, что в лесу творится.