Михаил Позняк - Шнурок

«Холодно, холодно, холодно в доме…»

Странника пробила дрожь, словно он и впрямь шагнул в морозильную камеру. Он повернулся к профессору, чувствуя, как трясутся руки и начинают стучать друг об друга его зубы:

– Сумеречный мир…

Остаток дня прошел для него словно в тумане. Чуть позже подъехал автобус, из которого вылезли Серега и Эдик в сопровождении группы каких-то молодых серьезных ребят, вооруженных до зубов. Он что-то объяснял им, отвечал на вопросы, даже пытался рисовать схемы на листах бумаги. Серега, видя его состояние, взял весь диалог на себя, периодически его сменял Эдик, объяснявший то, что он видел там со своей стороны.

Потом ребята откозыряли, выстроились перед кольцом и исчезли в фиолетовом тоннеле один за другим. А они вчетвером, вместе с Мстиславом Валентиновичем, остались ждать возвращения группы, хотя срок был определен достаточно большой, и поддерживать переход ученый был готов хоть неделю.

Через несколько часов Странник дернулся, будто получив удар по голове и пошатнулся, заваливаясь с кресла, на котором он сидел. Ярко сияющий круг, видимый только ему одному, ослепительно полыхнул и исчез. Восстановить переход на этом месте никому больше так и не удалось.

В спагетти было явно что-то не так. Собственно, назвать это готовое блюдо в пластиковом корытце словом «спагетти» можно было только условно. Мама Кьяра явно не одобрила бы гастрономический выбор сына, да еще и подзатыльник бы отвесила, чтобы не называл хорошим словом жуткое белесое месиво с вкраплением подозрительных кусков якобы мяса. Впрочем, чего еще можно было ожидать от автомата с «быстрыми обедами» в комнате отдыха? Джузеппе Богомазов давно жил одинокой жизнью ученого холостяка и не заморачивался гастрономическими изысками, поскольку кулинарных талантов не имел никаких совсем. Да, иногда он вспоминал беззаботное детство, праздничный стол, заставленный блюдами, словно перенесшимися в спокойный столичный город Минск из шумной южной Кампании, и особенно – вкуснейший соус alla Napoletana, который мать всегда готовила к возвращению отца. Маленький Джузеппе прыгал от радости вокруг папы, такого большого и сильного, в серо-голубой форме пилота «ТрансЕвразии», протянувшей свои линии через весь огромный континент. Южная линия охватывала крупные города, начиная с самого Союза Стран Востока, через пространства Конфедерации постепенно приближаясь к густонаселенному западу, и заканчивалась в международном аэропорту Неаполя, где когда-то и познакомился молодой пилот Вадим Богомазов с веселой черноглазой девушкой Кьярой Сальвини, бойко отвечавшей на вопросы заблудившихся пассажиров.

Все закончилось неожиданно и внезапно, в теплый вечер начала лета, когда никто и не мог предположить ничего плохого. Джузеппе сидел в своей комнате, готовясь к школьному экзамену по физике и постоянно срываясь мыслями к Веронике из параллельного класса, как-то по-особенному ему вчера улыбнувшейся. В гостиной бубнил телевизор, передававший последние новости. Внезапно голос диктора прервался, и заговорил уже кто-то другой, взволнованно и трагически. «Что-то случилось?» – успел подумать Джузеппе. Дикий крик матери вырвал его из-за стола. Выбежав в гостиную, он увидел маму, пытающуюся заслонить собой от сына экран телевизора, на котором из морского мелководья нелепо торчал в небо искореженный синий стабилизатор с таким родным «журавликом» на нем. «Папа…» – одними губами прошептал он, чувствуя, как немеют руки и ноги, наливается тяжестью голова, и потерял сознание.

Потом были похороны в закрытом гробу, схваченный полицией молодой волосатый парень, выстреливший из ПЗРК во взлетающий пассажирский самолет и папины друзья, вполголоса обсуждающие, кто же на самом деле стоит за «Армией Свободы». Джузеппе запомнил. Сразу после школы, не говоря ни слова матери, он пошел сдавать экзамены в академию, где готовили пилотов стратегической авиации. И не прошел по здоровью, получив сосудистый спазм при первой же перегрузке. Раздосадованный парень подал документы в первое же высшее учебное заведение, попавшееся ему на глаза. Так, неожиданно для себя, он оказался на факультете волновой физики Минского университета. Помогли ли ему унаследованная дотошность отца, или быстрый ум матери, но после окончания учебы, ему предложили остаться на кафедре, где он вскоре успешно защитил кандидатскую диссертацию. Впереди маячили годы работы чисто теоретического плана, к чему остепенившийся молодой ученый относился вполне философски.