Валерий Моисеев - Супермаркет

— Что вы хотите от меня услышать? Вы скажите, что вам нужно, а я буду кивать, — испуганно проблеял он.

— Э, нет, уважаемый, так не пойдет! Это же нечестно! — беззаботно расхохотался Рыков. — Кто-нибудь развяжите нашего гостя. Все равно он никуда не сбежит.

В руках, одного из парней в черном, щелкнул нож-выкидушка, которым он со знанием дела перерезал пластиковые путы.

У Николая Семенович при этом мелькнула мысль, что этот тип с такой же легкостью перережет и его горло. Если Рыкову придет в голову подобная фантазия.

— Теперь, когда вы относительно свободны, я бы хотел вернуться к своему вопросу. Вы оперу любите? — повторил Рыков.

— Довольно равнодушен, — честно признался Николай Семенович. — На мой взгляд, это слишком условный вид искусства.

— Неужели? — с деланным удивлением спросил Рыков. — А я, признаться честно, без ума от Даргомыжского и его оперы «Садко». Надеюсь что, ваш богатый духовный мир оценит богатство подводного мира?

После этого он кинул выразительный взгляд в сторону реки. От такого недвусмысленного намека Николай Семенович тихонько, по-бабьи завыл.

Рыков с наслаждением набрал полную грудь воздуха и несколько патетически воскликнул:

— Красотища-то вокруг какая, просто обалдеть можно! Ради одного этого стоит жить! Ведь, правда, уважаемый Николай Семенович? И дернул же вас черт, сунуться в мой супермаркет с этой никому не нужной проверкой. Замолчите! Перестаньте хныкать, не опошляйте картину. Вас ждут прекрасные грудастые русалки с распущенными зелеными волосами и все такое. Давайте немного помолчим и насладимся, так сказать, прелестью момента.

Со всех сторон трещали ополоумевшие от жары кузнечики в высокой траве. Удушливо пахло разопревшим под полуденным зноем разнотравьем.

Николай Семенович затравленно всхлипнул. В это время где-то в лесной глуши принялась куковать кукушка.

Рыков заинтересованно повернулся в ту сторону, откуда неслись звуки.

— Это ку-ку, неспроста! — словно сарделькой потряс он толстым указательным пальцем. — Николай Семенович, я бы на вашем месте поинтересовался у птички, сколько вам лет отмерено?

— А, можно? — дрожащим голосом спросил тот.

— Давайте валяйте, чего уж там. Я сегодня добрый. Решил, знаете ли, по этому поводу устроить аттракцион неслыханной щедрости. Этакую финальную распродажу! Сколько кукушка прокукарекает столько вам и жить осталось! — убежденно воскликнул Рыков.

— Правда? — возвращаясь к жизни, спросил Николай Семенович.

Его бледное лицо с синюшным оттенком, неожиданно пошло красными пятнами. Он еще не верил своему счастью, но организм не дожидаясь команды уже принялся оживать.

— Слово офицера! — Рыков гордо распрямил грудь, щелкнул каблуками и боднул воздух крутым лбом.

— Ку-ку, ку-ку! — кукушка сделала паузу, потом продолжила.

— Это считается? — встревожено спросил Николай Семенович.

Рыков сделав страдальческое лицо, повертел головой, потом безнадежно махнул рукой.

— Гулять так, гулять, если уж амнистия, то полная! Хрен с вами, Николай Семенович, считается! Живите и помните мою доброту! — Рыков смахнул набежавшую слезу умиления. — Только, чур, уговор — больше никаких кляуз ни в прокуратуру, ни куда-то там еще!

— Спасибо, спасибо огромное! — воскликнул обрадованный пленник. — Конечно же, я не буду никуда, ничего писать! Да, я за вас готов жизнь отдать!

— Бросьте, это пустое! — Рыков смущенно отворачивался.

При этом он тщетно выдергивал руку, которую, счастливый пленник в знак искренней благодарности пытался облобызать.

— Век буду помнить вашу доброту! — униженно причитал Николай Семенович.

— Ну, насчет века, это вряд ли, — удивленно покосился на него Рыков. — Сколько всего было этих ваших ку-ку? Пятнадцать, если не ошибаюсь?

— П-п-пятнадцать лет! — заикаясь, радостно подтвердил несчастный.

При этом он неистово тряс головой. Казалось еще немного и она, словно тыква, сорвавшись со стебля, покатится по траве.

— Помилуйте, о каких таких летах вы говорите? — недоуменно глянул на него Рыков. — Долгие лета-а-а! Это не про вас! Я имел в виду минуты, а вы что подумали?

— Но вы, же дали слово офицера! — всхлипнул Николай Семенович, вновь погружаясь в пучину отчаяния.

— Ну, какой же я офицер? — тяжело вздохнул Рыков. — Я даже не рядовой, потому что в армии никогда не был. И вам, кстати, не советую, там говорят дедовщина страшная! Можно запросто здоровья лишиться или калекой стать.