Владимир Табаков - Пепельный город. Отголоски прошлого

– Эй, на борту, принимай пополнение!

По сходням на пристань сбежал высокий очень бледный парень. Даже волосы его были белыми, и именно белыми, а не седыми или светлыми. Он подошел, посмотрел на узника, затем схватил мощной ручищей за нижнюю челюсть, вывернул голову в сторону, да с такой силой, что Иван и сделать бы ничего не смог.

– Зубы нормальные, с виду здоров, беру. Давайте акты.

– Так нет актов, – ответил солдат.

– Как нет?

– Не оформили его, Дмитрич на полпути нас остановил и приказал сюда вести, наорал опять.

– С похмелья, что ль? – усмехнулся моряк.

– А когда он не с него-то был. Либо пьяный, либо с бодуна, – сплюнул себе под ноги солдат.

– Раз Дмитрич, тогда так возьму, только к следующему нашему приходу документы составьте, а то Лешка-разбойник так и помер неоформленным.

– Так сделаем, Карлуш, не переживай, мы и сами не рады, ну что тебе объяснять, сам Дмитрича знаешь…

– Знаю, потому и беру.

– Тебе, может, помочь?

– Не… идите, сам справлюсь, – махнул рукой моряк, а затем он схватил цепь, которая смотрелась в его огромном кулаке тонкой веревочкой, и потянул парня следом за собой на борт.

– Тебя как звать, каторжанин? – его слова звучали немного странно, растянуто.

– Иван.

– Ты латинский изучал, Иван?

– Как все, учил в церкви, – удивленно ответил он. Латинский сейчас все знают, как без него, не укладывался у Ивана в голове странный вопрос моряка.

– Хорошо, что знаешь, тогда пойдешь к пруссакам работать, они по-русски совсем никак, – Казимир! – крикнул он стоящему на носу русому мужику с не единожды переломанным носом, на шеи которого висел свисток, – Определи новичка в первые ряды, или к Святоше посади, или лучше… к Астору, а тот старый совсем сдал, еле руки поднимает, – Казимир кивнул, и молча, перехватив цепь у беловолосого, потащил Ивана вниз. Тяжелой рукой он опустил его на лавку рядом с худым стариком с потухшим взглядом и лицом, не выражающим эмоций.

– Руки вытяни! – выкрикнул Казимир, а затем продел через кольцо в кандалах толстую цепь. Протащил ее через проушины в лавке и в полу, а затем навесил замок, – Слушай внимательно! Теперь ты здесь гребешь, спишь, ешь, срешь. Надо грести ночью – гребешь, грести сутки – опять гребешь. Если не гребешь, то не ешь, начинаешь шуметь, получаешь по тупой башке, – для закрепления материала моряк размахнулся и опустил огромный кулак Ивану в грудь. Не улетел с лавки он только потому, что был прикован цепями. После столь сильного удара, парень еще час не мог прийти в себя, казалось, что по груди проехала груженая телега. Чуть очухавшись, он оглянулся по сторонам, вокруг находилось человек сорок, все усталые, высохшие, скрюченные. Казалось, из людей вытянули жизнь, оставив только скелеты с натянутой поверх кожей. «Какие тут десять лет, неделю не проживешь», – подумал он, поглядывая по сторонам. Еще внизу было тяжело дышать, возможно, это только казалось и всему виной полученный удар. Мало того, что сам воздух был спертый, так еще этот устойчивый неприятный запах, нечто среднее между ароматами пота, дегтя и мочи.

Долго скучать не пришлось, вниз спустился уже знакомый Казимир. В этот раз в руках он держал плеть. Пройдя мимо рядами гребцов, моряк остановился у самого носа и заорал так, что в ушах зазвенело: «На весла, псы!». Ивану оставалось только повторять за остальными, монотонные движения. Казимир периодически «приободрял» гребцов своеобразным способом: то плетью, то криками. Процесс явно доставлял ему удовольствие. Сидевший рядом сухой старик обладал не дюжей силой, иногда Ивану казалось, что он только мешал отточенным движениям товарища по несчастью.

Сосед за все время не произнес ни звука, только громко отрывисто дышал: вдох – висло назад и вниз, выдох – висло вверх и вперед. И так до тех пор, пока надсмотрщик не дал команду: «отбой». Невольные синхронно подняли весла, сдвинули их к центру, подсунув концы под деревянные дуги, и зафиксировали в таком положении.

Галера шла на парусах. Ее нос то подкидывало вверх, то бросало в сторону. Внизу было хорошо слышно, как волны разбивались о корпус судна. Иногда через отверстия для весел в бортах, в трюм заливалась морская вода. Для себя Иван выявил закономерность, что когда качка прекращалась, приходил Казимир, и все налегали на весла. Так что парень даже полюбил волнения на море и ждал их, как дети ждут подарков ко дню рождения.

Иван старался считать дни, но быстро сбился. Здесь, в трюме всегда сумерки. Раз в день узников по очереди отстегивали от «рабочих мест» и выводили на палубу для, так сказать, справления естественных нужд. Обычно это происходило вечером, когда солнце было у самой линии горизонта. Это были те единственные моменты, когда можно было хоть чуть-чуть размять ноги и спину. От постоянного сидения на жесткой лавке сводило ноги, и каждый поход на палубу сопровождался неприятным покалыванием по всему телу. Но даже так это действо было всегда желанным и единственным развлечением арестантов.