Сергей Будеев - Вечный. Черный легион

Стацин вот уже более ста лет бессменно занимал пост Тени богини. Как и когда он лишился языка, знала, наверное, только она сама, поскольку древнее этого сморщенного старика во дворце не было никого. Сея родила его пять поколений назад, он был первым ребенком ее тогдашнего тела и, как многие ее дети мужского пола, стал монахом, а со временем занял свое место среди посвященных. Оставив претендента в молельне, он сноровисто прошуршал в покои матери (с одной стороны) или, может быть, пра- (несколько раз) праправнучки (с другой) и поспешил выполнить ее распоряжение. Если кого-то в Ордене и можно было назвать посвященным в самой полной мере, так это его. Потому что такое количество родов, которые он принял на своем веку, не привидится даже опытному акушеру. Сколько ему было лет? Может, сто семьдесят, может, сто восемьдесят… По крайней мере, никому и никогда не приходило в голову спрашивать его об этом. Сам он родился в смутные времена Конкисты, когда Алые Князья перли на человечество, как голодный крот на запах тухлятины. Но, может, этот факт и сыграл в его судьбе роковую роль, определив на тот пост, который он занимал уже столь долго. Ведь тогда никакого Ордена не существовало и в помине…

– Все готово? Он выпил настой?

Сея, стараясь не запутаться в подоле длинной ритуальной накидки, вскарабкалась на трон, венчающий собой мягкое, пружинящее под ногами огромное ложе, усыпанное свежими лепестками цветов. Стацин коротко кивнул, вытащил из кармана допотопный инфракрасный пульт и нажал на кнопку. Где-то под сводами зала зазвучала тихая музыка, больше напоминающая обычные лесные звуки – смешение шелеста листвы, щебетания птиц и тихого журчания лесного ручья.

– Ну, запускай!

Двустворчатые двери, ведущие в центральный зал храма, распахнулись перед продолжавшим стоять на коленях Вагнером. Он поднялся и, уверенно преодолев длинный коридор, вошел в зал. Размеры помещения поражали. Монахи Ордена не привыкли к столь грандиозным и вычурно украшенным сооружениям, всю свою сознательную жизнь стремясь к рациональной простоте, но жилище богини не могло выглядеть иначе. Золото, дорогие меха и массивные скульптуры заполняли огромный купольный зал. Макушка купола была прикрыта не то силовым полем, не то прозрачным стеклом, на таком расстоянии было не разобрать, и оттуда по всему залу разливались теплые, ласковые лучи полуденного светила. В самом центре этого великолепия на нелепом монументальном троне, вырезанном из монолитного куска желтого в розовых прожилках мрамора, восседала обмотанная какой-то воздушной тканью женщина. Она несколько минут пристально смотрела на вошедшего монаха, остановившегося на почтительном расстоянии, потом вытянула вперед тонкую руку, почти так же, как на фреске в молельной комнате, и поманила мужчину к себе.

Пятнадцать лет, все время, которое Вагнер провел в пределах Ордена, он боролся с собственными эмоциями, подчиняя их разуму, и достиг в этом немалых успехов. Но здесь, в центре мира, его мира, он чувствовал, как ничтожны его усилия. Он физически ощущал, как в его кровь выбрасываются десятки, сотни различных химических соединений, как они штурмуют его сознание, как переворачивают волю и взрывают разум. Он даже не понял, как оказался подле основания трона богини и как его руки осмелились коснуться лодыжки ее обнаженной ноги, а губы прильнули к теплой бархатистой коже. Сея, медленно разматывая и сбрасывая с себя ритуальный шарф, сползла с каменной глыбы трона на мягкое ложе, схватила монаха за гладкую, идеально выбритую голову и, прижимая к груди, теряя равновесие, потянула мужчину на себя. Ее дыхание участилось, и из горла вырвался хрип, не имеющий ничего общего с ее обычным тонким, но глубоким меццо-сопрано.

– Иди ко мне…

Стацин, проверив качество оцифровки видеоряда, бросил не слишком заинтересованный взгляд на пульсирующий клубок живой плоти, образованный двумя обнаженными телами. Те то сливались, то отталкивали друг друга на широком ложе, усыпанном раздавленными бледно-фиолетовыми лепестками ночного уворотня и тонко выделанными белоснежными шкурами северной шумихи. Старик вышел из операторской. Похоже, как минимум неделю богиня будет занята делом, требующим от ее окружения только своевременной кормежки и напитков, восстанавливающих силы. Морщинистое лицо монаха искривилось в ироничной улыбке, и он плотно прикрыл за собой металлическую звуконепроницаемую дверь кабинета. Его губы пошевелились, будто он хотел что-то сказать, если бы не отсутствие языка во рту. Впрочем, сенсоры систем наблюдения и интерпретации прочитали по губам только одно слово: «Ведьма!»