Иар Эльтеррус - Наследник

У огромного панорамного окна стоял уставленный аппаратурой и заваленный папками рабочий стол, возле которого сидел в инвалидном кресле высокий седой человек с острым профилем и пронзительным взглядом золотистых глаз. Видно было, что у него нет левой руки, а лицо испещрено шрамами. Он внимательно читал что-то на большом, развернутом прямо в воздухе голографическом экране. Иногда кривился, но ничего не говорил, продолжая быстро просматривать текст.

Дочитав, хозяин кабинета с хорошо заметной досадой пожевал губами, затем нажал какую-то кнопку на пульте перед собой и бросил в микрофон:

— Томилин пришел?

— Ждет в приемной.

— Зовите.

Не прошло и минуты, как дверь распахнулась, и в кабинет вошел среднего роста подтянутый, но уже в возрасте мужчина с незапоминающимся лицом. Тысячи похожих на него людей ходили по улицам городов Империи. Вот только взгляд его выдавал, что этот человек далеко не прост.

Здравствуйте, Николай Петрович! — улыбнулся вошедшему хозяин кабинета.

— И вам доброго дня, Александр Викторович. Зачем вызывали?

— Садитесь, сударь, в ногах правды нет. Есть что обсудить.

Гость пододвинул себе кресло и сел. Возникший словно ниоткуда секретарь тут же поставил перед ним крохотную чашечку ароматного и очень крепкого кофе, после чего исчез. Александр Викторович с тоской посмотрел на нее и вздохнул — ему кофе нельзя было ни при каких обстоятельствах. Он пробежался пальцами по пульту своего инвалидного кресла, и оно отъехало от стола. Стороннему наблюдателю в этот момент стало бы ясно, что у хозяина кабинета нет не только левой руки, но и обеих ног.

— У меня к тебе два вопроса, — нарушил молчание Александр Викторович. — Во-первых, каковы наши варианты?

— Вы их знаете, все пять, — удивленно посмотрел на него Николай Петрович. — С чего вдруг такая срочность?

— Врачи сегодня выдали свой приговор, — криво усмехнулся хозяин кабинета. — Мне остался максимум год, да и то при очень большом везении.

— И ничего нельзя поделать?.. — мертвенно побледнел гость. — Ни один из мальчишек еще не готов…

— Потому и спрашиваю, каковы наиболее приемлемые варианты.

— Ясно… Что ж, в таком случае их всего два. Остальные трое совсем зеленые.

— Седьмой и двенадцатый? — предположил Александр Викторович.

— Они самые, — кивнул Николай Петрович. — Но я больше склоняюсь к седьмому.

— Почему? — удивился хозяин кабинета. — Насколько мне известно, двенадцатый лучше умеет просчитывать ситуацию. Да и порешительнее он.

— Дело в том, что у него в характере есть кое-какие настораживающие черты, — вздохнул гость. — У меня иногда возникает ощущение, что мальчишка вообще не тот, кем кажется. Кое-какие его высказывания наводят на такую мысль. Затем он словно спохватывается и снова становится идеальным курсантом, говорящим только то, чего от него ждут.

— Что за высказывания?

— Осторожные намеки на то, что в самоуправлении нет ничего плохого. Ничего крамольного, но некоторые выражения словно из американской прессы скопированы. И мне это не нравится.

— Мне тоже, — нахмурился Александр Викторович. — Боюсь, придется использовать для проверки крайний вариант. Нужно спровоцировать мальчишек показать свое истинное лицо, иначе…

Он покачал головой.

— Хорошо, — наклонил голову Николай Петрович. — Хоть и не слишком хочется такое делать, подло это, но вы правы. Очень жаль, что третий и восьмая погибли, любой из них был бы идеальным вариантом.

— Мне тоже жаль, — тяжело вздохнул хозяин кабинета. — Но есть только то, что есть, переживать о несбывшемся смысла нет. Выбор придется делать из этих двоих, хотим мы того или нет. Поэтому давай-ка пройдемся по основным вехам их биографий еще раз.

— Как прикажете, — наклонил голову гость. — Итак, седьмой. Он детдомовский, потерял родителей в трехлетнем возрасте при катастрофе рейсового флаера. Мальчик выжил чудом. Сами родители ничего особенного из себя не представляли, оба инженеры с Челябинского завода гипердвигателей, там и познакомились. В детдоме психологи обратили внимание на абсолютную память ребенка и его совершенно не детские рассуждения. С каждым годом результаты его тестов все более приближались к нашим стандартам, а в двенадцатилетнем возрасте превзошли их.