Дмитрий Дашко - Кремль 2222. Царицыно

– И только? – удивился я, ожидавший куда более серьёзного наказания. Как ни крути, но той несладкой парочке досталось серьёзно.

– Наши давно зуб на комбинатовских имеют. Много о них всяких слухов ходит. Если даже одна десятая часть – правда, то хуже злодеев на свете не сыскать.

– Тогда чего ж вы их гнездо злодейское не разорите?

– А тут, парень, две вещи: политика и экономика. Не выжить нам без Комбината. В трудные годы они на выручку пришли. Если б не они, тут бы никого в живых не осталось. Все б от голода скопытились. Да и сейчас многое под вопросом: будет неурожай, снова кишка к кишке прилипнет. Скотину опять же кормить надо. А у комбинатовских всё налажено как часики. Знал бы ты, сколько наших на них работают.

– Понятно, – произнёс я, получив примерный расклад по текущей ситуации. Всё как раньше. За двести лет ничего не изменилось. Приходится идти на компромиссы со всякой гнусью и закрывать глаза на сукиных сыновей, если это наши сукины сыновья. Ох уж мне эта политика!

Но мой мягкий приговор свидетельствовал о том, что всё не так уж безнадёжно.

– Домой идём, Степаныч?

Он хохотнул.

– Я-то домой, а ты в общественные нужники – чистить. Чёрная работа – на то и чёрная. Возьми вот, – он протянул мне стопку одежды, – переоденься. У тебя сегодня будет много впечатлений.

– Надеюсь, не придётся зубной щёткой драить, – вздохнул я, вспоминая армейские будни.

Бывали у меня в те времена залёты… всё было, включая ведро с хлоркой в камере на «губе».

К моему удивлению, всё оказалось не так уж и страшно. То ли народ попался весьма чистоплотный, то ли штрафников вроде меня хватало. В общем, ничего экстраординарного, всё в пределах бытовой нормы. Однако пропах я основательно. Лишь специально ради меня натопленная баня смогла смягчить то амбре, которое я распространял на всю округу.

Ночёвка прошла в порубе, утром меня повели на очередные работы – теперь предстояло заняться чистотой торговой площади. Я махал метлой и сжигал мусор, мой конвоир – сонливый парнишка лет двадцати – стоял в сторонке и попыхивал самокруткой. Он же сводил меня на обязательные обед и ужин.

Вечером заявился Степаныч.

– Как жизнь арестантская?

Я ответил ему рефреном из «Владимирского централа».

Степаныч дослушал до конца и цокнул языком:

– Хорошая песня, душевная.

Он примостился со мной рядом на нарах.

– Голодный?

– Нет. Тут как на убой кормят.

– Это воеводы приказ. Ты ж у меня в учениках ходишь, к тебе особое отношение. А наказание – так, для формы. Хотя трудно тебе потом придётся.

– То есть?

– Комбинатовские, когда всё выведают, могут и в оборот взять. Уже приезжал от них один говорливый. Руками махал да плевался. Шкуру с тебя спустить обещал. Правда, воевода чуток успокоил его, сказал, что ты сурово наказан.

Ночевал я уже не в одиночке, а в общей арестантской. Залётчиков кроме меня было ещё с полдесятка. Два стрельца, устроивших по пьянке дебош, залётный купчик – проторговался, а потом с горя пошёл бить морду конкурентам (там его и повязали), карточный шулер (кстати, тоже из приезжих, местные его быстро раскусили) и мелкий воришка, засыпавшийся на покраже. Участь последнего была самой незавидной. После того, как он отработает положенные дни в «штрафной» команде, его ожидало изгнание из Царицыно, а это для столь хлипкого телом и душой мужичка означало верную смерть.

Воров не любили. Даже не так – ненавидели. Украсть у своих – страшный грех, хуже лишь убийство невинного.

Сидельцы встретили меня доброжелательно. Были наслышаны о моих подвигах. Разве что воришка забился в самый дальний уголок и не отсвечивал. До меня доносилось лишь тихое и тоскливое всхлипыванье. Он прощался с жизнью. И мне его было не жаль. Этот мир существовал по простым и понятным законам. Часто очень суровым, однако справедливым.

Камеру топили по-чёрному. Дым вился клубками и уходил в большую щель в двери.

– Садись к огню поближе, – предложил мне стрелец, сидевший сейчас в одной длинной (до пят) рубахе.

– Благодарю честное общество, – сказал я, протягивая руки к очагу.

Вечером было прохладно, я озяб.

– Как звать тебя, страдалец?

– Игорем.

– Будем знакомы, – стрелец протянул ладонь для пожатия. – Я – Роман. Здесь вроде смотрящего.

Снова раздался всхлип из угла.

– Тимошка, цыть! – прикрикнул стрелец на воришку. – Заткнись, пока в душу не засветили.

Тот заткнулся.

– Знаешь, почему тебя к нам перевели? – спросил Роман.