Николай Захаров - Жулики. Книга 1

– Да умею кое-что, но в основном вполне материальное,– вывернулся он, вспомнив «корешей» с их «приколами». Старик кивнул удовлетворенно и представился: – Федор Леонидович – бывший преподаватель словесности,– Мишка с любопытством взглянул на него: – Соболев Михаил. Можно без отчества. А вообще Петрович. А мне почему-то подумалось, что Вы Академик не иначе. Извините, Федор Леонидович, без обид.– Федор Леонидович взглянул на него из-под кустистых, седых бровей близоруко сощурившись и, улыбнулся печально:

– А Вы ведь угадали, Михаил Петрович. Академик и есть. Академик словесности и до позапрошлого года еще лекции студентам в университете читал.

Мишка довез Академика до дома, в котором тот проживал и с тех пор Федор Леонидович чуть ли не каждую неделю стал навещать своего бывшего питомца Кирилла.

Странные отношения завязались у Мишки с этим занятным дедком-Академиком. У которого, жажда делиться знаниями не иссякла. Слушать его можно было часами.

–«Ну, вот почему у нас в школе не было такого Федора Леонидовича? Да я бы на его уроки бегом бы бежал», – думал он, слушая Академика. А тот, обретя благодарного слушателя, раскрывал перед ним глубины языка, истоки его, широту и богатство.

– Язык наш – сокровище. Каждое слово в нем – бриллиант,– Федор Леонидович задумчиво помешивал ложечкой в чайной кружке.

– А как же матершина, Федор Леонидович?– Мишка думая, что поймал Академика, ждал дежурных разъяснений об исключениях, которые только подтверждают правило и услышал совершенно другое:

– И они тоже. Да, да, молодой человек. И они. Как это ни парадоксально звучит. Крепкое словцо оно ведь тоже нужно и когда к месту сказано, то несет смысловую нагрузку гораздо более весомую порой, чем слова обычные. А сквернословить можно, кстати, словами вполне литературными и цензурой одобренными. Русский человек, Михаил Петрович, слово не ухом, а душой чувствует. Тысячами поколений это умение в народе на генном уровне закреплено. Нет скверных слов – есть сквернословы. И способен такой человечишка любое слово извратить и грязью облить.

– Ну, мне трудно вам, что-то возразить, Федор Леонидович, Вы -спец. А у меня по русскому всегда тройка была самой высокой оценкой и по литературе тоже. Не любил я эти предметы. Скукотища зеленая. Спал на уроках. А когда училка заболевала, и уроки ее отменяли, то радовался громче всех в классе. Ура орал так, что у самого в ушах звенело.

– Не хочу хаять ваших педагогов, но думаю, что виной всему все-таки методики, которыми пользуются они, неся знания. Несовершенны, скучны, заполитизированы сверх всякой меры, а значит – однобоки и ущербны, по этой же причине. Вы правы – «скукотища зеленая». Мертвый язык, мертвая литература. Поэтому школьник и спит на уроке. Он чувствует, что ему, как это говорят нынешние – «впаривают» эрзац. Душа протестует и, отторгая, игнорирует. На физическом плане это проявляется этими вашими криками «Ура», ну и в зевоте тоже. Нормальная реакция живой души на всяческую мертвечину. Вы не способны осмыслить, но реакция правильная. У вас на глазах измывались над сокровищем, над языком. Да еще и участвовать в этом процессе принуждали. И тройка ваша в этом случае – это не признак ущербности а, пожалуй, даже наоборот. Признак души живой,– Академик улыбнулся.– Не слишком заумно наплел?– Мишка мотнул головой.

– Нет, что Вы. Это я понял про что Вы. А вот отличники, которые на пятерки «рубили» и как говорят от «зубов у них отскакивало», они что, козлы что ли?– Мишка озадаченно взглянул на Академика.

– Нет, молодой человек. Не козлы – люди. Практичные люди. Вы вспомните и скажите, кто из отличников души не чаял в этих уроках и не радовался вместе с вами, когда «училка» заболевала? Кто огорчался?

– Не было таких. Все орали,– Мишка хмыкнул, вспомнив радостные лица одноклассников.

– Вот, видите? Тоже не любили эрзац. Притвориться можно, что любишь. Притворщики они. Вот поэтому и взрослыми становясь, живут лицемерно. Так приучены.

– Это Вы мне говорите, жулику со стажем, Федор Леонидович? Меня знаете, как называют друзья-приятели? Жуком. Жучарой. Я ведь людей на бабки развожу. Тем и кормлюсь. Паразитирую, в общем-то. Или это тоже протест против ханжества и лицемерия? А вот одноклассники мои – отличники, в институты и универы поступили. И возможно, что вы кому-нибудь из них лекции свои читали. Вот они позаканчивают ВУЗы и станут настоящими, полезными стране людьми, а я – я мусор.

– Вы не правы, Михаил – это в Вас максимализм юношеский крылышками плещет. На черное и белое все норовите разделить. А жизнь она из оттенков состоит и нюансов тончайших. И Вы только в самом начале ее пути. Все может перемениться завтра или послезавтра. Одна нечаянная встреча, один взгляд, одно Слово. Я ведь тоже в Ваши годы шалопаем был и сорвиголовой. По молодости даже в местах не «столь отдаленных» побывать довелось.