Юрий Корчевский - Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя

Январь выдался лютым, морозным, печи в домах топились едва ли не круглосуточно. Снегу намело изрядно.

Каждый сезон имеет свои болезни. Осенью и весной – это обострения язвы желудка и двенадцатиперстной кишки, а зимой – отморожения. Немного проморгал – и вот уже нос отморозил и щеки. Так окружающие сразу говорят, что кожа побелела, надо растирать. Хуже с ногами – их окружающим не видно. Иногда даже тепло одетые ноги морозили, если долго сидели неподвижно. Хуже всего приходилось путешествующим: купцам, ездовым, служивым людям, курьерам – да просто попавшим в непогоду.

И посыпались к Никите обмороженные. Нос и щеки, как правило, отходили. Кожа, конечно, облезала, но кровоснабжение головы и лица хорошее, восстановление шло быстро. Хуже дело обстояло с пальцами ног и стопами. Они дальше всего удалены от сердца, и кровь к ним поступает с уже пониженной температурой. На морозе ноги сначала мерзнут, а потом теряют чувствительность. Человек успокаивается, а пальцы отмерзают. И стоит с мороза зайти в тепло, как пальцы начинают дико, до крика болеть.

Вот такой пациент и приехал к Никите, причем сам, на санях. Кое-как приковыляв в кабинет, он упал на лавку.

– Лекарь, выручай! Пальцы на ногах болят – сил нет, едва до утра дотерпел.

Ванюшка помог болящему снять валенки, размотал портянки и отшатнулся в ужасе. Пальцы ног были черные, как будто обугленные.

– Как же ты так ухитрился, купец?

– С обозом к Москве, домой, из Суздаля возвращался. Буран метет, мороз крепкий. Заплутали немного – путь-то санный замело. Замерзать стали, деревья принялись рубить, костры жечь. Вроде до утра кое-как дожили. А домой вчера приехал, разделся, согрелся, горяченького поел, попил. А ночью криком кричал, так болят, как будто грызет их зверь невидимый.

– Плохо дело, купец. Как звать-то тебя?

– Герасим.

– Пальцы отрезать придется.

– Да ни в жизнь! Как же я без пальцев? Кто меня кормить будет?

– Жить без пальцев будешь, и ходить тоже. А если ничего не делать, обе ноги пропадут. Омертвели пальцы-то; гниль вверх пойдет – придется по колени ноги отнимать.

Купца прошибла слеза. Потом он в ярости сорвал шапку и швырнул ее на пол:

– Вот жизнь проклятая! Куда ни кинь – всюду клин! Режь!

Ему тут же дали наркоз и удалили по четыре пальца на каждой стопе. Большие пальцы удалось сохранить – они самые главные, опорные.

Отойдя от эфира, купец сначала матерился, как последний разбойник. Потом пришел в себя и первым делом посмотрел на ноги.

– Слава богу, целы!

– Целы, Герасим! И даже по большому пальцу на каждой стопе удалось сохранить. Плясать не будешь, но ходить – вполне. Полежишь у меня неделю, а то и дней десять – мази поприкладываем, перевязки поделаем.

– А лошадь как же? Она же у лекарни стоит! Замерзнет, да и кормить надо.

– Что же ты сам приехал, без родни?

– Одни бабы дома. Мать-старуха, жена да три дочки. Кому ехать?

– Тогда сказывай помощнику моему, где живешь – он лошадь домой вернет. Жалко животину!

Купец объяснил, как к нему добраться.

– На Варварке – там церковь на углу, третий дом по правую руку. Спросишь дом купца Яхонтова – меня там каждая собака знает. Только пусть он не говорит моим, что пальцы отрезали, пусть скажет – лечится, мол. А то день и ночь выть будут. Придет время – сам вернусь, на ногах.

– Как изволишь. Ваня, все понял?

– Как не понять? Так я поехал?

– Давай.

А через час пришел к Никите еще один обмороженный – на этот раз служивый. Этот верхом ехал, поморозил левую ногу – с той стороны ветер дул, а у него на ногах сапоги.

Сапог с портянкой разрезать пришлось – нога распухла и приобрела багрово-черный цвет. Стопу вынуждены были ампутировать.

Наркоз давала Наталья, а оперировал Никита без помощника. Постарался по максимуму ногу сохранить и потому вычленил стопу по плюсневым костям, сохранив пятку. Хромать будет, но ходить без протеза сможет.

С протезами вообще была беда – не делал их никто. У кого нога по колено ампутирована, сами выстругивали деревяшку, крепили ее ремнями к бедру и поясу. Ходить было неудобно, деревяшка тяжелая.

Да что инвалиды – на больных чиновников внимания не обращали. Коли выжил – повезло, а нет – стало быть, Бог прибрал. Естественный отбор, а по сути – варварство. А сколько каждую зиму в Москве, как и по всей Руси, замерзало бездомных, нищих, да и просто сбившихся с санного пути? И находили их только по весне, когда стаивал снег.

Мини-стационар не пустовал, все десять коек были постоянно заняты, плановые операции выполнялись в порядке очереди. Да и что такое десять мест для огромной Москвы? Конечно, жили тогда в Первопрестольной не миллионы, как сейчас, а сотни тысяч, но и лекарня только одна. И рад бы Никита расшириться, да здание уже не позволяет. И даже купи он больше – где персонал взять?