Александр Харников - Турецкий марш

– Эх, куда там! – обреченно махнул рукой Али-бей. – Наш Искандер-паша храбр как лев, но глуп и упрям как ишак. Он непременно полезет в драку с русскими и тем самым обречет на разрушение и погибель и город, и его жителей. О, наши бедные дети! О, наши бедные жены и дочери! Неужели мы все погибнем от штыков русских солдат и сабель их ужасных казаков?!

Вскоре юзбаши собрал своих аскеров, и они снова отправились в путь. А на базаре еще долго кипели страсти. В конце концов самые уважаемые люди города решили отправиться к командующему гарнизоном Искандер-паше, чтобы уговорить его оставить город и отправиться в Стамбул.

Но их ждало разочарование. Разъяренный Искандер-паша приказал своим слугам гнать просителей прочь плетьми. А Али-бея, который вздумал дерзить ему, Искандер-паша приказал обезглавить.

Казнь человека, которого уважал и любил весь город, переполнила чашу терпения жителей Люлебургаза. Ночью дом, в котором находился штаб Искандер-паши, охватило пламя. Двери оказались подпертыми огромными камнями, а тех, кто пытался выпрыгнуть из окон, встречали меткие выстрелы из ружей.

Сам же гарнизон предпочел сохранять нейтралитет. Солдаты и офицеры не испытывали никакого желания воевать со страшными «дели» царя Николая, и потому после гибели Искандер-паши они покинули город и отправились в Стамбул. Правда, дошли до голубых вод Золотого Рога далеко не все. Больше половины дезертировало.

А еще через два дня в Люлебургаз вошли русские войска…

18 (6) ноября 1854 года.

Лондон.

Сэр Теодор Фэллон, баронет Соединенного Королевства

– Сэр Теодор, скажите, а вы… женаты? – спросила моя прекрасная собеседница, мило покраснев и смущенно вертя в руках платочек.

– Был, – хмуро ответил я. – Но, увы, недолго.

– Вы… не подошли друг другу? – кокетливо улыбнулась Катриона.

– Ее убили, – жестко ответил я. – Практически сразу после нашей свадьбы, – я пытался сдержать себя, но неожиданно перед моими глазами появилось милое, улыбающееся лицо Сонечки, ее ямочки на щеках, зеленые глаза, чуть широкие скулы… А потом вспомнился ее окровавленный, истерзанный труп, и мои кулаки непроизвольно сжались, а в глазах предательски защипало.

– Вам ее, наверное, очень не хватает, – вздохнула Катриона и взглянула на меня с жалостью и сочувствием. – Простите меня, я не хотела бередить ваши раны.

Вместо ответа я прочитал стихотворение, рассказанное мне Соней, когда после нашей единственной брачной ночи мне пришлось уезжать. Прочитал по-русски:

Помнится, я тогда спросил у нее, чье это стихотворение. Сонечка засмеялась, чмокнула меня в нос и сказала: «Георгия Иванова, невежда. Наверное, лучшего поэта русской эмиграции».

Потом я купил томик его стихов, но смог прочитать лишь биографию поэта: почему-то даже мысль о других его стихах слишком уж больно напоминала мне о моей любимой. А стихотворение это врезалось в память.

Спохватившись, что Катриона не понимает русского языка, я перевел ей текст стихотворения, как смог. Она долго молчала, а потом сказала:

– Как бы я хотела, чтобы это было про меня…

– Желаю вам, мисс Мак-Грегор, – ответил я, – чтобы ваша жизнь была долгой и счастливой, и чтобы вам не пришлось пережить того, что пришлось пережить ей. Или автору этих строк.

– А Санкт-Петербург действительно так красив? – неожиданно спросила Катриона.

– Это самый красивый город в мире, – с ходу ответил я, вспомнив перламутровый блеск белой ночи, мосты, выгнувшие лебединые шеи над сонной Невой, и плывущие из Ладоги в Финский залив корабли…

– Как бы я хотела его увидеть… – тут она вдруг ойкнула.

В беседку вошел сэр Стэффорд собственной персоной. Увидев нас, он отвесил легкий поклон и сказал:

– Сэр Теодор, нам нужно срочно покинуть Голландский дом. Ваши вещи уже упакованы и перенесены на «Матильду». Мисс Мак-Грегор, вам также следует немедленно вернуться в ваши комнаты. Причем прямо сейчас, без всякого промедления.

У беседки нас уже поджидали трое: двое мужчин в штатском, но с несомненной военной выправкой, и дама квадратных пропорций и с такой же квадратной физиономией. Последняя отконвоировала – иначе это и не назвать – мою спутницу в направлении Голландского дома. Увидев это, я попытался было вступиться за Катриону, но тут же почувствовал, как что-то твердое уперлось в мою спину, а один из моих спутников скрипучим неприятным голосом предупредил меня: