Петр Динец - «Царствуй на славу!» Освободитель из будущего

Когда кареты с гостями подкатили к парадному крыльцу, король Фридрих Вильгельм со всей семьей встретил их в парадной зале. Встреча не считалась официальной, да и гости, хоть и являлись братьями императора, однако и возрастом не вышли, и влиянием не наделены. А посему, можно сказать, встречали по-семейному. «В такой обстановке молодежь будет чувствовать себя раскованнее, и легче присмотреться к Николаю», – думал Фридрих Вильгельм. Ведь, несмотря на политику, он был отцом, а Шарлотта была его любимицей. Потому он не менее дочери желал познакомиться с потенциальным женихом. Про себя он потихоньку вздыхал, понимая, что это, возможно, первый шаг, который разлучит его с дочерью.

Шарлотте Николай сразу понравился: высокий, статный, немного худощавый, с прекрасными манерами. Неделя, которую Никс провел в Берлине, пролетела быстро. Она каждый день, еще с вечера, ждала завтрашней встречи. При молчаливом одобрении взрослых молодые люди много времени проводили вместе, насколько позволяли приличия. Поэтому, когда он уезжал, она знала, что полюбила, и полюбила на всю жизнь.

Отправляя меня в европейский вояж, маменька прозрачно намекнула присмотреться к Шарлотте Прусской. Мол, говорят, она красавица, вся в мать. Вообще Германия считалась этакими царскими конюшнями для остальной Европы, в том числе и для Романовых. Так, например, моя матушка, Мария Федоровна, была в девичестве Вюртембергской принцессой. Дело в том, что исторически Германские земли состояли из множества независимых или полузависимых королевств, княжеств и прочее, бывших частью Священной Римской империи. Наполеон расформировал большую часть этих образований и взамен Священной Римской империи создал Рейнский союз. Таким образом, триста пятьдесят лоскутных королевств и княжеств в одночасье превратились в сорок государств и независимых городов. Большинство вчерашних королей и герцогов остались без работы. Такой большой пул королевских домов давал огромный выбор при подборе потенциальных невест. Поэтому так сложилось, что в жилах большинства императорских или королевских дворов Европы текла большая доля немецкой крови, а многие императорские дворы являлись родственниками. Получалось, что брак, например, с родом Оболенских считался мезальянсом, хотя они вели свой род от Рюрика и, владея тысячами крепостных, являлись весьма состоятельным родом. А брак с захудалой немецкой принцессой, пусть и без королевства, зато из «королевского» рода, считался комильфо. Так же обстояло дело и в Англии, и во Франции, да и в остальной Европе. Оттого поездка в Европу, помимо поучительной, имела еще и матримониальную цель. Впрочем, я не возражал, так как у меня имелся тут свой интерес.

За год, проведенный в этом мире, у меня было время подумать, что делать дальше и как это можно сделать. Историю XIX века я знал неплохо, во всяком случае, основные события и даты. Это послезнание давало мне преимущество в планировании следующих шагов. Здесь главное было не перемудрить, так как желание что-то изменить могло привести к еще более худшим последствиям. Великие реформы обычно происходят с большими потрясениями, и результат зачастую бывает противоположным желаемому. Легко осуждать власть имущих за то, что они сделали или, наоборот, не сделали. На самом деле, большинство из них имеет очень небольшой выбор решений, который ограничен интересами и возможностями других сторон. Ведь мы не живем в вакууме, и любое наше решение влияет на других и не всем нравится. А если не нравится, значит, они будут ему противодействовать. Так же как и мы противодействуем тому, что не нравится нам. В краткосрочной перспективе можно наплевать на противодействие других, но вопрос в том, насколько долгосрочный результат соответствует нашим интересам.

Например, мой брат Александр решил присоединиться к коалиции против Наполеона. Здесь была замешана и его личная неприязнь к Бонапарту, и желание избавить империю от новых угроз. В краткосрочной перспективе могущество России и влияние самого Александра на европейские дела возросли, что приятно щекотало самолюбие, но в долгосрочной перспективе Россию стали опасаться как нового гегемона, что увеличило противодействие интересам России. После катастроф Испанской и Русской кампаний возможности Наполеона так сильно уменьшились. Множество ветеранов погибло, а новые рекрутские наборы давали необстрелянных юнцов и вызывали ропот в самой Франции. Поэтому с Наполеоном справились бы, наверное, и без нас, а если и нет, то он продолжал бы оставаться угрозой миру в Европе. То есть притягивать нездоровое внимание англичан, пруссаков и австрияков к себе. А Россия, оставаясь в стороне, могла бы пожинать политические дивиденды. Но случилось то, что случилось, и я в свои шестнадцать лет повлиять на это никак не мог.