Петр Динец - «Царствуй на славу!» Освободитель из будущего

Здесь я хочу сделать отступление и сказать пару слов о моей родне. Мария Федоровна была довольно деспотичной мамашей. Она беззастенчиво лезла в политику и пыталась влиять на решения сына – императора Александра. Будучи осведомлена о заговоре против своего мужа, Павла I, она и Александр фактически санкционировали его убийство, не предприняв ничего, чтобы его предотвратить. Неизвестно, было ли в их силах повлиять на заговорщиков – уж очень сильно не любили Павла при дворе, но они не очень-то и пытались. Правда, убиенный своим вздорным характером и сумасбродством, так сказать, не оставил себе шансов. Конечно, деньги и подстрекательство англичан легли на благодатную почву, но и без них у Павла имелось достаточно врагов. Он стоял на пути у больших денег, а это, как известно, чревато.

Мой брат Александр, став императором, стал также и главой семьи, заменив младшим, Николаю и Михаилу, отца. Будучи занят государственными делами и армией во время непрерывных Наполеоновских войн, он редко навещал нас. Поэтому так сложилось, что единственным близким мне человеком в семье стал Михаил.

Александр был человеком скрытным и непостоянным. Он увлекался то масонством, то православием, то приветствовал либеральные идеи, то проводил консервативную политику. Позже, когда я узнал его получше, мне думалось, что он разуверился в либеральных идеях и возможности их реализации в тогдашней российской действительности. Впрочем, по-настоящему Александра не знал никто: он всегда старательно скрывал свои чувства. По окончании войны он казался усталым и разочарованным. Но не буду забегать вперед.

В этот ясный и морозный день звуки разносились далеко по округе. Густая и нестройная толпа скопилась на берегу реки с непривычным для французского уха названием – Berezina, но лишь немногие из них смогли пробиться к двум понтонным мостам, построенным через реку. Сверху, где располагался полк Огюста Клермона, толпа походила на ручей, набирающий силу, который вот-вот прорвет плотину. Несмотря на огромное скопище людей, заполнивших все пространство до горизонта, было довольно тихо. Отчетливо слышались ругательства и окрики солдат, охранявших переправу, да визг пил и стук топоров саперов, которые по грудь в воде, среди редких льдин неустанно чинили расшатавшиеся опоры мостов.

Полк Огюста расположился на одной из возвышенностей, юго-восточнее переправы, с задачей прикрывать мост в случае появления русских. Он, как и остальные однополчане, понимал, что шансов выжить у них почти нет, потому что гвардия и все, кто в состоянии держать ружье, сейчас переходят через мосты. В случае появления русских они могли надеяться только на себя и на те куцые батареи, что успели переправить на противоположный берег.

Солдаты поредевшего полка группками расположились вокруг нескольких костров, пытаясь хоть немного согреться и попить горячей болтанки из муки с отрубями. Счастливчики, которым удалось раздобыть немного конины, жарили мясо прямо на углях. Фузилеры и гренадеры Великой армии ныне представляли собой печальное зрелище. Больше всего бросались в глаза обмотки на ногах. Сапоги у всех за время долгого отступления давно поистрепались, и дабы не обморозить ноги, солдаты обматывали остатки сапог шерстяными платками или просто обрезками ткани – кто что смог раздобыть в разграбленных во время летнего наступления русских деревнях. Остальная экипировка тоже имела явно неармейское происхождение. Большинство сидели одетые в крестьянские овчины, которые были по достоинству оценены отступавшими французами после того, как ударили первые морозы. Некоторые даже умудрились раздобыть настоящие меховые шубы. Черт с ней, что дамская, зато не замерзнешь. И вообще, шуточки по поводу одежки быстро прекратились, как только солдаты начали замерзать. Те, кто смеялся и брезговал, первыми остались лежать в сугробах вдоль Смоленской дороги.

– Чертов мороз, – сказал сидевший рядом капрал Удэ. Он был матерый вояка, этот Удэ, прошедший не одну кампанию. А теперь, вместо бравого капрала-великана на Огюста смотрел осунувшийся и оборванный нищий, со слезящимися от холода глазами и красным шелушащимся носом. Не то чтобы такой холод нельзя пережить. Но за месяц бесконечных переходов, без крыши на ночлег и со скудеющим рационом, когда дождь льет за шкирку, а ночью мягкий снег так обманчиво покоен, и закаленный ветеран может дать дуба. Первыми начали падать лошади, а за ними и люди. Их нынешний полк собрали с бору по сосенке, из поредевших дивизий Великой армии, но с Удэ Огюст был знаком c начала кампании, когда они оба служили под командованием маршала Виктора.