Алекс Риттер - Когда палач придет домой

Как и всех остальных, его выдавали глаза – угольно-черные амбразуры, казавшие бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда Мартинелли смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его зрачках поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его в душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я взглянул на Майлза, наткнулся на бесчувственную оружейную сталь, по ошибке попавшую на человеческое лицо, и отвел глаза, уставившись в окно за спиной завкадрами, чувствуя обжигающе-горячий взор одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился и решил отступить.

– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя перечисленные вами обвинения кажутся мне ложными или, как минимум, недоказанными, я признаю себя виновным в недостаточно строгом соблюдении правил нашей организации и обещаю, что подобное больше не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться. Но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.

– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал хозяин кабинета и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.

– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.

Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:

– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.

– Разумеется, сэр, – ответил я и вышел. Майлз тотчас встал и направился вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.

– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.

– Отнюдь, – ответил он низким хрипловатым голосом, – просто я хотел тебе сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, и я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же не веди себя так вызывающе. Это может плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься. В этом случае я не смогу перехватить доклады наших «стукачей», как я сделал сегодня. Они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.

– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.

Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо цели к месту засады подъехала полицейская машина. Защитники правопорядка начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в патрульных, но и не бросил оружия.

В результате одна из пуль раздробила ему лицо и выбила глаз, а еще одна перебила бедренную кость. Я, молодой исполнитель, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив потерявшего сознание Дэйва в служебный автомобиль, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил в плечо свинцовый привет от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда своего коллегу. После ранения он был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а Майлз до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.

Есть еще одно очень неприятное, но необходимое в нашей жизнь явление – «стукачи». Служба наблюдения, которая пристально следит не только за теми, к кому нас постановила послать специальная комиссия ВОЗ, но и за всеми причастными. Они следят за нами, за тем, что мы делаем и что говорим, что едим и чем дышим, а, возможно, и о чем думаем. И хотя нам регулярно повторяют, что находящиеся на лучшем счету сотрудники, настоящие палачи высшей пробы, от наблюдения освобождены, это не так. Еще одна ложь, которую так хочется считать правдой ради собственного спокойствия, самообман, в который все так хотят верить. Нет такого начальника, который не желал бы знать, что думают о нем его подчиненные, и горе тому, кто скажет неприятную правду. Особенно правду – тех, в чьих руках находится власть, ничто не ранит сильнее. А любое нарушение, любой проступок и просто мелкий грешок можно использовать против грешника – как способ обеспечить его лояльность или предлог его покарать.