Андрей Ливадный - Знак Близнецов, Потерянный рай

С тихим чавканьем пневмоуплотнителя люк всосался на место, и на мгновенье они оказались в кромешной тьме, в которой, как звезды, горели далекие искорки дежурных ламп.

В следующий момент сработала автоматика, и первая секция криогенных камер осветилась, на ближайшем мониторе вспыхнули какие-то данные, а по решетчатым стенам обозначились мигающие зеленым стрелки указателей направлений.

Центральный коридор зала, начинаясь под их ногами, уходил во мрак. Решетчатая, гулкая дорожка в никуда, огороженная низкими сварными перильцами. По обеим сторонам — бесконечные ряды камер низкотемпературного сна, в каждой из которых лежал колонист… Первое впечатление от этого зала у всех было практически одинаково — наспех сваренная усыпальница…

Триста тысяч человек плюс полное оборудование колонии — таков был груз «Кривича», о котором упоминал Галанин.

— Господи… — Светлана непроизвольно передернула плечами, выстукивая запрос на клавиатуре. — Я просто боюсь этого зала, — призналась она. — Тут чувствуешь себя, как в морге…

Виктор прошел несколько метров по гулкому решетчатому полу и с любопытством заглянул через колпак ближайшей камеры. Ему еще не приходилось бывать в подобного рода помещениях…

За толщей прозрачного пластика лежала женщина лет тридцати. Ее привлекательное лицо с заострившимися чертами было белее снега. Путаница проводов, датчиков и шлангов, оплетавших пластиковое ложе, почти не скрывала форм обнаженного тела.

— Хладна, как труп, твоя краса… — продекламировал он, отступив назад.

— Твои? — спросила Светлана.

Берг кивнул. На земле его считали оригиналом. Стихи он писал сколько себя помнил, но в своем кругу он больше прославился формами декламации. Любимым занятием молодого поэта было в разгар веселья смахнуть все со стола и, взгромоздившись на него, под растерянными взглядами или же среди одобрительного гогота, влепить всем в лоб пару своих четверостиший…

— Люблю стихи, — сказала Светлана, закончив набор. — Некоторое время назад даже пыталась сочинять.

— Мой дед называл меня «дерьмовым футуристом», — ответил Берг, присев, чтобы прочесть фамилию и имя, выгравированные на постаменте криогенной камеры.

— А кто был он сам? — спросила Света, пытаясь определить нужное направление по светящимся стрелкам.

— Неокоммунист.

Она улыбнулась.

— Ты не похож на внука «борца за справедливость».

— Я анархист по убеждению.

— Даже так? — удивилась она. — А я, честно говоря, думала, что у тебя нет идейных убеждений.

Он усмехнулся, но ничего не ответил. Пусть думает что хочет. Ему нравилось оригинальничать и чувствовать себя в центре внимания, где бы это ни происходило, хоть у черта на рогах.

Светлана сверила полученный от командира список с показаниями монитора и сказала, взяв Виктора под руку:

— Пошли, первая камера — два яруса вверх и влево по коридору.

Они шагнули во мрак, первая секция послушно погасла, зато вспыхнули огни следующей. Как будто во мраке ползла неторопливая огненная змея, выискивающая свои жертвы.

Пять суток спустя центральный отсек колониального транспорта уже едва мог вместить всех, кого вызвал Галанин.

Константин Эрнестович смотрел, как люди входят группами по двое или трое, но чаще поодиночке, и сосущее чувство тревоги все разрасталось, временами становясь совершенно непереносимым.

Он еще кое-как мог отвечать за собственный экипаж, но около трех десятков совершенно незнакомых мужчин, вырванных из ледяного мрака криогенных камер, внушали ему вполне обоснованные опасения. Кто мог поручиться за их реакцию, глядя на эти угрюмые лица и глаза, в которых застыло раздражение и масса вопросов, на большинство из которых отвечать придется уже им самим.

Он заметил, как Антон и Андрей с разных концов салона протиснулись ближе к нему, и испытал некоторое облегчение. Все же экипаж, пусть и не спаянный длительной совместной работой, у него был…

Он откашлялся и повернулся к собравшимся.

Первые слова командира «Кривича» были встречены ледяным молчанием.

От взгляда Галанина не укрылось, как потемнели многие лица при словах о невозможности возвращения. Он ждал чего угодно: паники, гнева, ругательств, но только не этой напряженной, гнетущей тишины.

— Какого черта?! — наконец не выдержал смуглолицый парень во втором ряду. Константин Эрнестович, хоть убей, не помнил его имени. — Нам обещали кислородную планету в системе Альфы Близнецов!