Ирина Булгакова - Смертник

Мысленно кляня себя за то, что продолжает идти в сторону Припяти, а не повернул на Янтарь, Красавчик долго шел вдоль обрыва, стараясь держаться нависших над низиной кустарников. Любые аномалии, включая изнанку, были заметней на фоне растительности, пусть даже такой чахлой, чем на голой земле. Там и для комариной плеши раздолье – так и стремится разгуляться на свободе, выжимая все соки из израненной земли как стакан из теста, приготовленного для пельменей.

Вот на этой приятной мысли – о том, что неприметно заставит кого-нибудь наделать себе домашних пельменей – Красавчик и остановился как вкопанный, глядя на то, что открылось ему после того, как он обогнул невысокий холм.

С первого взгляда сталкеру показалось, что это зрелище ничего приятного не сулит. То же показалось и со второго.

Осторожно ступая, чтобы шорох листвы или треск сбитых ветром сучьев раньше времени не известили о его присутствии, Красавчик затаился за невысоким кустарником. Камуфляж сливался с грязно-зеленой листвой, и сталкеру хотелось верить, что его неосмотрительный выход в полный рост остался незамеченным.

Слева, насколько хватало глаз, до самого горизонта тянулась выжженная, изуродованная последним выбросом земля – и с этим все более или менее было ясно.

С другой стороны, у подножья невысокого холма, ощетинившегося скальными выступами, лежала мертвая деревня. Исхоженная вдоль и поперек, она предстала в новом обличье. Пару десятков разрушенных домов, включая и хозяйственные постройки, получила в безраздельное господство аномалия, в просторечье ласково именуемая "снежок".

В воздухе кружили мириады сверкающих блесток. Промерзшие насквозь деревенские срубы покрывал матово блестевший иней. Длинное, наводящее на мысль о холодном оружии, с уцелевших крыш свисало что-то, отдаленно напоминающее сосульки. Острые, они почти касались земли. Черные провалы окон, давно лишившиеся стекол, дышали холодом. Прямо за белым, покосившимся забором, навеки застыл остов сенокосилки со сверкающими лезвиями. Тревожную тишину чужой зимы, вторгшейся в лето, нарушал звук далеких пока шагов.

Все было ясно. Однако Красавчик не спешил убирать в рюкзак армейский бинокль. В лицо пахнуло морозным воздухом. Звук шагов – единственный в царившем безмолвии – то приближался, то удалялся. Значит, хозяин аномалии находится где-то поблизости. У кого еще из живых, да и неживых тварей достанет способностей разгуливать по промороженной насквозь деревне?

Четыре трупа – сколько их пряталось за домами так и осталось неизвестным, но этих Красавчик хорошо разглядел. Вернее, то, что от них осталось. Жалкие останки, покрытые хрустким одеялом инея. По всей видимости, аномалия застала сталкеров врасплох. Сидели себе парни у костра, сон одолел, а проснуться так и не смогли. Трое так и не поднялись с земли, а один боролся за свою жизнь до конца. В прямом смысле – половина ноги в ботинке, как остаток разрушенного памятника, врос в белую землю. Тело, лишенное ног и головы, с выставленной вперед шеей, где еще виднелись белые, мумифицированные ткани, повисло на заборе – как убедительный знак того, что хозяин шутить не любит.

Близился вечер. Сплошная белая облачность, за которой не угадывалось солнце, посерела.

Красавчик сжимал в руках бинокль, не в силах на что-нибудь решиться. Самым разумным решением ему виделась дорога назад – и святое правило сталкеров "не возвращаться той же дорогой, что пришел", следовало засунуть подальше. В таком случае на всей ходке следовало поставить жирный крест. Неделя, и Зона опять позовет. Потому что есть собственные принципы, от которых Красавчик не отступал никогда: каждая очередная ходка должна приносить доход. А надрываться за жратву и пойло – это удел Глухарей всех мастей. Стоило только начать, как скатишься на самое дно. И вот тогда от всех многочисленных ценностей, включая и бабло, останется великий и могучий общесталкерский Кодекс. "Не бросать в Зоне раненых" – к тому же относилось. К детсадовским играм для взрослых мужиков. Если так хочется разложить все по полочкам, то к каждому правилу должно прилагаться исключение. Да, не бросать раненых, но лишь легкораненых, способных передвигаться самостоятельно. И так далее.

В Зоне есть только одно правило – остаться в живых. И работает оно безотказно.

Дорога вперед являла собой чистой воды дилемму. Однозначно смертельно опасную – и с одной, и с другой стороны.

Все естество Красавчика протестовало против долгого броска по открытому участку, испещренному следами аномалий. Да черт с ними, с аномалиями, уж разобрался бы как-нибудь – с чувством, с толком, с расстановкой. Но одинокая фигура, блуждающая в полях – отличная мишень для всех, кому вздумается поразвлечься. Включая мертвяков, не разучившихся пользоваться оружием… А где вы найдете зомби, добровольно расставшихся с тем же автоматом? То, что вбито в голову намертво, умирает последним. Другое дело, что не у всех появляется желание пострелять – но ведь появляется! И списывать со счетов этого нельзя.