Дмитрий Шмельков: Чудо для Леры. Очная ставка

Краснодарская погода зимой удивительна. Ночью может быть -5, а днём +10, а то и +15. Насыпавшийся вчера ночью снег, за день почти весь растаял, и местами лужи превратились в пятна льда. Махнув в сторону таксиста рукой, двинулся в сторону подъезда. На следующем шаге нога поехала по льду, нелепо взмахивая руками, пытаясь эквилибрировать, подлетает вторая нога, и гравитация со смачным стуком вонзает мой затылок в лёд.

***

Над лежащем на дороге, полностью голым мужчиной, стояло три фигуры в серой, скорее мышиного цвета, форме. Тот, что с погонами старшего унтер-офицера стоял к нему спиной и что-то выговаривал другим двум в разномастной одежде. На их руках белели повязки с надписью «Polizei».

Один из солдат, стоящий рядом с голым мужчиной, наклонился к нему и тут же отпрянул.

– Шайсе! Эр ист тот бетрункен! (Дерьмо! Он же мертвецки пьян!)

– Ауфштейн абсхаум! (Вставай мразь!) – выкрикнул второй и двинул голого сапогом.

– Тауб? Штейтауф! Бетрункен швайне! (Оглох? Вставай! Пьяная русская свинья!) – и двинул ногой ему ещё раз. Отводя ногу для нового удара, солдат заметил шмат грязи сверху носка сапога и вместо очередного удара, просто вытер его об этого поганого русского.

В том, что это именно русский, сомнения не вызывало, на каждом из его предплечий были вытатуированы надписи крупными кириллическими буквами.

– Хер офицер, да он же не дышит вроде, помер! Да точно. Вон смотрите синий весь. – обратился к унтер-офицеру один из полицаев.

Унтер брезгливо глянул на лежащего русского и обернувшись к полицаю, картавя букву «р» на «г» по-русски сказал:

– Убиргайт этот диргмо от сюда.

Оба с повязками ухватили голого, один за руки, другой за ноги, потащили в проход между домами. Унтер, сопроводив троицу презрительным взглядом, сплюнул на мёрзлую землю, достал из портсигара сигарету Экштейн, чиркнул зажигалкой Имко и прикурил. Выдохнув струю дыма, убрал сигареты и зажигалку в карман шинели, покачав головой, сказал:

– Дер Фюрер хат рихт, дизе национ фердинт эс, нур склафен цу зайн. Ком шон, вир хабен вил цу тун. (Фюрер прав, этот народ достоин быть только рабами. Пошли, у нас ещё дела.) Троица в серой форме зашагала дальше вдоль домов.

Я то приходил в себя, то сознание снова милосердно покидало меня. Сначала меня кто-то бил сапогом. Потом мне мерещилась грубая отрывистая речь с гырчайщей «р». Затем снова кто-то бил. Сейчас меня несут за руки и за ноги. Моя голова свесилась промеж рук назад-вниз. И черт возьми, как же холодно. Допился? Охрененно погулял. Сколько меня несли, от куда, кто и куда я не понимал. Открыв глаза, и попытавшись приподнять подбородок к груди, силился осмотреться. Почти получилось, но острая боль в затылке помножила все усилия на ноль, моя голова опять беспомощно повисла на шее.

– Йоптыть! Да он живой! – сказал тот, что держал за руки.

– Ты стукнутый чтоль? Он там несколько часов провалялся. – ответил ему второй.

– Да говорю тебе. Живой, как есть. Вон головой мотает.

Меня грубо бросили на промёрзшую землю. Всё тело прострелило болью от затылка до пяток. Над головой нависли две фигуры в шапках и ватниках.

– Э, родной, ты чёль, в натуре живой? Один из них пошлёпал меня по щеке шершавой ладонью и помахал ею перед глазами.

Я шумно с хрипом выдохнул и снова провалился в тошнящую муть отключки.

***

В тускло освещённом лампой коптилкой помещении, стоял перекатываясь с пяток на носки седой невысокий мужчина лет сорока. Перед ним в грязном ватнике виновато топтался заросший парнишка не больше двадцати лет.

– Вы нахрена его сюда принесли?

– Ну так он же это, живой вродь.

– Бараны, кто он вообще такой? Где вы его подобрали?

– Так это же не мы, Василь Прокофич, эт наши из полицаев. Его патруль немчурский нашёл, ну наши его и забрали, ну вроде как мертвый казался. А он глядь – живой. Молчит, глазами лупает и опять, таво, сознание потерял. И точно наш то.

– Как узнали? Он же голый и молчит.

– Ну так у него же это, ну на руках, это на обоих эти… татуировки: Маша и Даша.

– Я тебе такие нарисую – закачаешься.

– Прокофич, ну мы то, что, ну коль не наш, ну шлёпнем, да и делов то.

– Погоди шлёпать. Так, дайте ему одеть что-то, мы же не как эти, не будем издеваться. Кипятка что ли налейте. Жрать не давать! Нечего переводить. Я поговорить с ним хочу.