Игорь Осипов - Метро 2035 - Бег по краю

– Господин штандартенфюрер, у нас ЧП на блокпосту! Требуется наше вмешательство.

Штольц внутренне напрягся. Пару часов назад он послал своего связного заложить в тайник отчет для центра, и, судя по времени, тот уже должен был вернуться к своей Катерине.

– На каком блокпосту? – сказал он, отодвинув томик стихов Артура Шопенгауэра, который постоянно лежал у него на столе.

– Да в том-то и дело, что в сторону Боровицкой. Там заметили лазутчика и погнались за ним… – Фриц многозначительно замолчал.

Вот только этого не хватало. Еще этот увалень замолчал, паузу держит, как будто Станиславского начитался.

– Ну, Федя, не томи… поймали?

– Шеф, мы ж договаривались…

– O, mein Gott, – от внутреннего волнения Георгий Иванович даже перешел на немецкий. – Ну, хорошо, обер-лейтенант, докладывай уже по существу.

Великий язык из уст Штольца ввел адъютанта в благоговейный трепет, но справившись с эмоциями, Федор опять затараторил скороговоркой:

– Да тут вообще не понятно, они, наверное, с ума там все посходили – такую чушь несут…

«Вот послал бог помощничка. Видимо, самому придется идти и разбираться».

– Где они?

– Да заперли мы их в досмотровой. Так они, шеф, представляете, сами туда забились, да еще и просили их запереть. Еле-еле у них оружие отобрали, – последние слова Шмольке произносил уже на бегу, так как Георгий Иванович быстрым шагом вышел из своего кабинета и направился в сторону туннеля, ведущего к Полису.

Досмотровая представляла собой небольшую комнату, где вместо двери была установлена прочная решетка с небольшим окошком. Заключенные в ней раздевались и передавали одежду и вещи для обыска. Нацистов такие мелочи, как неудобство «клиента», не волновали, а чрезмерная стыдливость, иногда проявлявшаяся при досмотре, даже забавляла постовых и служила поводом для развлечения в, общем-то, однообразной службе.

Два крепких бойца, понурив головы, сидели в комнатке, но при виде подошедшего офицера в чине целого штандартенфюрера подскочили, как на пружинах, и, синхронно гаркнув подобающее случаю: «хайль», замерли по стойке смирно. Не ответив на приветствие, Штольц внимательно посмотрел сквозь решетку на запертых патрульных. Хоть оружие у них и забрали, вся амуниция и знаки различия остались. Крепкие, здоровые парни, а в глазах застыл испуг… Это, конечно, не сталкеры, которых уже трудно чем-то удивить, но все равно, что же испугало таких закаленных в боях воинов?

– Выведите их, – коротко распорядился Георгий Иванович.

Лязгнув ключом, охранник открыл калитку, и бойцы по одному протиснулись в узкий проем двери, замерли во фрунт перед большим начальником. Еще раз окинув взглядом провинившихся, Штольц остановился на унтер-офицере, который был в патруле старшим.

– Ну, рассказывай, что ж могло так напугать неустрашимых солдат Четвертого рейха. Или, может, вы не хотите носить это гордое имя? Так я могу похлопотать перед фюрером. Будете сидеть в тепле – в тупике, да свиньям хвосты накручивать, напевая: «Милый Августин». – Голос Штольца был спокойным и даже немного убаюкивающим, но холодный изучающий взгляд не предвещал уцелевшим бойцам патруля ничего хорошего.

Бойцы даже не сомневались, что если штандартенфюрер поставит себе такую цель, то роль свинопасов покажется весьма привлекательной, по сравнению с тем, что их может ожидать. А Георгий Иванович, хотя внешне это никак не проявлялось, был очень зол на двух ретивых служак. Потерять единственного связного… тупо… по глупости… по воле случая.

– Ну что, орлы, молчите, как курицы ощипанные? – Штольц еще раз окинул взглядом проштрафившихся и, ткнув пальцем в старшего по званию, коротко произнес. – Ты.

Унтер-офицер с посеревшим от ужаса лицом, заикаясь и запинаясь, начал рассказывать о событиях, случившихся с ним и его людьми в туннеле, ведущем на Боровицкую. Его теперь пугало не произошедшее, а ужасно каменное, непроницаемое лицо штандартенфюрера. Он уже мысленно распрощался с успешной карьерой, да и что там говорить, с жизнью тоже. Дезертирство – это самое страшное, в чем можно обвинить солдата Рейха. И наказание за это – смерть, долгая, мучительная и не искупающая позора. Закончив повествование, унтер-офицер замер, боясь даже дышать, чтобы не нарушить мыслительный процесс грозного начальника.

А Штольцу, конечно, было о чем подумать. «Связи-то с центром у него теперь нет. Как ни крути, а связного он лишился, и замены ему не было. Кроме всего прочего, неясная и какая-то мистическая опасность, раньше жившая среди людей станций в виде слухов и баек, которые разве что подростки рассказывали по вечерам, теперь обрела реальную, вполне ощутимую сущность. Жуткую и, он согласен с бойцами, вполне способную ввергнуть любого сильного человека в панический ужас. Забыть обо всем, кроме одной мысли: поскорее убраться с этого места, способного превратить человека в ничто… в облачко пара и даже в меньшее… в одну видимость этого облачка. «Что же теперь делать с донесением? Еще не известно, попал ли отчет в тайник. А если и попал, то возможно ли его забрать со стороны Боровицкой? Пауза затянулась. Конечно, допроса в службе безопасности им не избежать, но… Сейчас этот дылда в обморок рухнет».