Николай Буянов - Медиум

Впереди Чонга шел человек. Вид у него был задумчивый и какой-то потерянный. Он не замечал никого вокруг, но Чонг вдруг ясно ощутил надвигавшуюся опасность.

Страх. Да, именно страх… Все вокруг было тихо и спокойно, но страх не проходил. Чонг ускорил шаг. Остальные прохожие его не волновали, он словно проходил сквозь них, никем не замеченный и не осязаемый. Только один человек приковывал его внимание: тот, впереди… Вот он оглянулся и, кажется, что-то заметил. Секундное удивление промелькнуло на круглом добром лице и исчезло. Он увидел Чонга. Он все-таки почувствовал его присутствие, но размышлять об этом было некогда. Он уже ступил на мостовую.

И тут из-за поворота, из тьмы, вылетел громадный черный зверь. Хищник. А внутри этого хищника было лицо. Чонг успел разглядеть его: вполне спокойное, даже добродушное. Улыбающееся. И это было страшнее всего. Зверь с легким шелестом летел вперед, и расстояние между ним и человеком на дороге стремительно сокращалось. Тот ещё успел оглянуться (лицо в лицо своей смерти), а вот удивиться времени уже не осталось. И у Чонга тоже не оставалось ни мгновения, вот сейчас – ослепительный свет, будто сразу два ярких солнца в глаза, и удар, и рвущаяся нить меж двух миров…

– Спарша! – в отчаянии закричал он. – Спа-а-арша-а!!!

– Уррр…

Длинное серебристое тело мелькнуло в воздухе прямо перед носом черного зверя. Дикий, нечеловеческий визг резанул уши, и последнее, что Чонг успел заметить, это смертельно побледневшее лицо там, внутри зверя, а сам зверь в грохоте и пламени взлетает вверх и кувыркается, кувыркается по черной мостовой…

Пал-Сенг сидел возле входа в келью и смотрел на горы. Над самой высокой вершиной – священной горой Кайлас – светила одинокая яркая звездочка; Матерь Мира. Покровительница тех, кто в пути.

– Я тебя разбудил?

Пал-Сенг отрицательно покачал головой.

– Я давно не сплю. Не могу заснуть. Чуть прикрою глаза – и снова лавина. Целая гора снега, и кровь, кровь… А я – маленький, словно муравей, слабый, ничтожный. Страшно.

– Все уже позади.

– Да. Знаешь, по дороге сюда я совсем об этом не думал. А сейчас будто навалилось. Скажи, господин Кахбун погиб? Чонг помедлил.

– Он был дорог тебе?

– Не знаю… Мне просто его жаль.

– Я помолился за его душу, там, на перевале. Может быть, Всемилостивый Будда услышал меня.

– Если бы он внял твоим словам, – вздохнул Пал-Сенг. – Ведь ты предупреждал!

– Я виноват, – резко сказал Чонг.

– В чем?

– В гордыне. Кахбун обидел меня, и я ушел, не стал настаивать.

– Прекрати!

– Нет. Я мог догнать его, уговорить не ходить через перевал, подождать сутки или двое. Откуда он знал, что у духа перевала дурной нрав?

И Чонг вдруг понял, что до конца дней вместе с ним, бок о бок, будет неотступно следовать ощущение вины перед теми людьми. Пусть они были незнакомы ему, пусть даже с ним дурно обошлись. Что с того?

– Слишком быстро. Нужно плавнее. – Тренер взял Алёнку за руку и сам потянул вперед, показывая движение.

– А по-моему, чем быстрее, тем лучше.

– Быстрота рождается из медленного. Ты слишком надеешься на свою силу. Ещё раз, и не торопись.

Алёнка попробовала.

– Нет. Это резко. Еще.

– Никак!

– Постарайся сделать тягуче. Чувственнее. Ты же женщина.

– Пардон?

Тренер смутился.

– Ну, будущая женщина. Так и будь женственнее.

– А в карате все по-другому.

– Ты занималась карате?

– Нет, гимнастикой. Теперь бросила.

– Почему?

Она пожала плечами.

– Не сошлись характерами кое с кем.

– А откуда знаешь про карате?

– У Валерки смотрела по видику. Здорово! Красиво – все в белых кимоно, рукой – раз, ногой выше головы – два! А зачем они кричат?

– Ну, это сразу не объяснишь. Сама поймешь когда-нибудь.

Когда-нибудь. Значит, пока не доросла.

Впрочем, Алёнка весьма трезво относилась к себе самой и видела, что, несмотря на разряд по гимнастике, движения у неё получались довольно корявые. Руки-крюки и ноги-крюки не желали работать так, как от неё требовали. И она потихоньку злилась, совершенно не понимая, почему тренер доволен ею, пожалуй, больше, чем остальными.

А потом и думать об этом перестала. Все её существо постепенно, незаметно для сознания, погружалось в какой-то сложный, кажущийся на первый взгляд хаотичным, ритм (ничего общего с каратистским «ичь, ни, сан!») Скорее это было похоже на некую сложную программу.

И она увидела Шар…

Шар был живой и неживой одновременно. Он переливался всеми цветами радуги, а внутри, под полупрозрачной оболочкой, двигалось и дышало что-то живое.