Виталий Сертаков: Город мясников

Кому-то я порвал щеку, кому-то вырвал клок волос нехилый, а потом мне тоже харю разбили, один из этих удодов камнем саданул. Он и второй раз замахнулся, а я прут выронил, все, думаю, обсад, и тут Ильич этому членососу цепью по роже, смачно так! А я разозлился, млин, и давай этого мудозвона, что меня камнем саданул, ботинками фигачить. Потом, помню, Фриц меня оттаскивает, а я все подковой пидору этому в харю бью… Мне уже по фигу было, кто там и что, плющило так, что ничего не видел и не слышал.

Мы – гвардия.

Мы – борцы. Для нас нет слова «нет»!

Те, московские, сразу обосрались, как цепи увидели. Один там, самый центровой был, свалился, за тыкву держится, а другим убегать стремно, своего бросать; ну, мы его еще попинали для верности, и на трубе его сотовой я попрыгал, млин…

– Вы опухли? – развонялись «спартаковцы». – Так нечестно, брось железо!

– Ага, ща только штаны подтянем!

Тут смотрю – еще наши пацаны бегут, а за ними – менты.

– Чуваки, валим! – кричит Фриц, и все побежали.

А Лосю, придурку, оказывается, кто-то по щиколотке врезал, не может бежать. Два шага пробежал и падает. Ну, млин, я хвать его под мышки, не бросать же друга, а сам уже на измене, позади менты орут, у меня хавальник разбит, теперь точно глаз на жопу натянут…

Я ведь заранее просек, что не стоило вязаться. Поганый вариант был, но никто же меня не слушал. А теперь, после ботинка этой сволочи, у меня вся левая половина башки раскалывалась. Как будто там внутри что-то обломилось. Потрясешь тыквой – а там что-то звякает и катается. Полный капец, короче. Я даже пересрал малехо, что память потеряю или ссаться в штаны начну. Я про такое слыхал, если кому по репе заедут, всякое потом жди. Может, вообще, на людей рычать начну?..

Тут – фигак, тормоза скрипят.

– Парни, давайте в машину!

Это был Оберст.

Фигли делать? Чувака первый раз вижу, еще Лось воет на плече. Хрен с ним, думаю, хуже уже некуда. То есть я не думал, я его вроде как почуял. Пихнул, короче, Лося на заднее сиденье.

«Менты совсем оборзели», – подумал я.

– Я смотрю, менты совсем оборзели, лучших наших мальчишек метелят почем зря! – Он вел машину, а сам все базарил, мы с Лосем молча курили.

Мы ведь могли на него забить, послать по тещиной дорожке и в машину не садиться. Ну, набили бы нам менты морды, все равно бы отпустили потом. А пруты мы еще раньше выкинули, фиг кто докажет…

Но мы плюхнулись в его «волгешник». Потому что Оберст был своим. Он был стариком, но конкретным, не задрачивал всякой туфтой и сразу начал говорить о том, что город засран всякими черномазыми ублюдками, и только на таких, как мы, – вся надежда.

Мы с Лосем сидим, такие, и не врубаемся – он нас грузит или взаправду так думает. А Оберст привез нас в какой-то спортзал, дал помыться, йоду дал, млин, потом похавать повел в кафе. Лось сперва пересрал, толкает меня, типа, вдруг на гомосека попали, но я уже просек, что Оберст не по этим делам. Его, вообще-то, Серегой зовут, это мы от Фельдфебеля такое погонялово услыхали, но Оберст не обижался. Потом мы просекли – он, в натуре, вроде полкана, никогда голос не повысит, но если сказал – так и будет. И справедливый, не то что дир в нашем колледже, – который только орет на всех, не разобравшись ни фига. У дира и классухи одна забота, сами постоянно твердят – нас скорее сбагрить, чтобы нас по тюрьмам забрали. То есть они так прямо не говорят, но и так понятно; дир нас нациками недобитыми назвал, баклан придурочный…

Оберст был первый, кто не грузил меня всякой фигней. Он спросил, сколько нас в команде и чего мы дурью маемся, фанов московских гоняем. Мы маленько припухли с Лосем, сидим, такие, а что – мы должны на стройку идти, грыжу зарабатывать? А Оберст говорит – какая, на фиг, стройка?

Вы – гвардия.

Вы – львы, для которых нет невозможного.

Вы – последняя зеленая ветвь!

Мы с Лосем, сидим, такие, я смотрю – Лось уже на измене, и меня колбасить слегка начало, какие львы, на фиг, какие ветви? Но мне понравилось, как он замутил. А потом вот еще что. Это ж давно было, я тогда не знал, с кем Оберст завязан. Откуда мне было знать? Хрен его поймешь, да только в машину к нему я первый раз влез, словно с балкона рухнул.

Ну, то есть уже тогда почуял, что Оберст слегка не такой, как все мы. То есть, млин, чел как чел, башка и две руки, но не такой. Лось, и Фриц, и другие пацаны, их слегка потряхивало, когда с Оберстом за руку здоровались. Это позже началось, но я же видел. Точно пальцы в розетку пихали, передергивались почти незаметно. А что сделаешь, раз он главный? Приходится руку подавать. Да если такой человек, как Оберст, прикажет – сам под поезд кинешься, без базара.