Александр Громов: Язычник

Такова теория. Хорошо выдумывать теории тому, кто не ощущает на себе эту медленную, но властную силу, влекущую вниз, кто не видит, как постепенно погружается в зыбун шест, кто не представляет себе во всех подробностях, как трясина мало-помалу засосет его и болотная грязь хлынет в бессмысленно кричащий рот!.. Теория справедлива, но не всесильна. Бывают обстоятельства сильнее любых теорий.

Спустя минуту Эрвин понял: дела плохи. Еще минута — и «плохи» обратились в «хуже некуда». Он понял, что ему не вырваться.

Лишь дети верят в чудеса — разумный человек оперирует категориями стохастичности и вероятности. Не в силах подсчитать вероятность спасения, но зная, что очень-очень малая величина все же больше нуля, он борется до конца и изредка побеждает.

Изредка.

Вот уж прекрасное слово для самоутешения! Интересно, многим ли оно помогло?

Оставалось только ждать. Пройдет четверть часа, полчаса, максимум час — и болото сглотнет еще одного человека. Слишком долго он играл с ним и выигрывал, пора и честь знать. Расчетливый игрок всегда побеждает соблазн сделать еще одну, самую последнюю ставку.

Что ж, Эрвин Канн уйдет в небытие с клеймом нерасчетливого игрока. Это даже не насмешка судьбы — так оно и должно быть. Все равно Прай, поняв, что вычислитель с прилагательным «бывший» не может быть ему полезен, уберет его по-тихому. Если раньше это не сделает Джанни Риццо…

Эрвин не знал, сколько прошло времени. Казалось, вечность. Трясина не спешила, он погрузился только по подмышки. Когда зыбун не выдержит давления шеста, процесс пойдет быстро. Кружилась перед лицом мошкара. Она не кусалась, на Хляби не было кусачих насекомых, но одна мошка залетела в глаз, и это было неприятно. Как будто не было других неприятностей!

А когда сравнительно недалеко — наверное, в полукилометре — из болота поднялось и встало вертикально поперечно-полосатое лимонно-зеленое щупальце, Эрвин в первую минуту отнесся к нему как к постороннему и не очень интересному явлению природы. Эка невидаль в Саргассовом болоте — язычник!

Но тотчас рядом поднялось второе щупальце, повыше. Оно извивалось, как будто язычника здорово пнули там, в мертвой глубине, и Эрвин вдруг понял, что, наверное, так оно и было на самом деле.

— Так это ты… — прошептал он, как всякий, кто видит чудо и не может по природной недоверчивости принять его как данность. — Ты нашла меня. Все-таки нашла… Искал я, а нашла ты…

Он понял, что, может быть, будет жить. Как — второй вопрос. Но жить.

Еще никогда в жизни Эрвин так яростно не сдерживал рвущееся наружу желание закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание, отчего, разумеется, сразу утонул бы. Когда оба щупальца втянулись в зыбун, он едва не завыл. Был он замечен или нет?

Он чувствовал, что сильно прогнувшийся болотный ковер вот-вот будет продавлен шестом. Непрочный ковер, не многовековой, а восстановившийся после нарушения, тонкий, притворяющийся надежным, заманивающий простаков… Сколько еще удастся продержаться на поверхности? Немного, счет идет в лучшем случае на минуты…

Взорвав зыбун, оба щупальца поднялись над болотом уже гораздо ближе, покачались и спрятались. Теперь Эрвин всем телом ощущал движение трясины. Сквозь торфяную взвесь, сквозь грязь к нему медленно, но упорно и неостановимо двигалось то, что могло оказаться смертью, жизнью или перерождением.

По логике — не смертью. Но это если верна гипотеза…

Всегда можно придумать другую гипотезу. Отличная забава для мозга, разучившегося считать.

А можно ничего не придумывать и просто надеяться.

Эрвин почувствовал, что шест продавил-таки зыбкую преграду. Оставалось лишь держаться на руках, погрузившись до подмышек. Только не барахтаться, ни в коем случае не барахтаться…

Почудился далекий свист, с каким летит на дозвуке флаер. Игра воображения… Или все-таки нет?

Тонкий зыбун прорвался сразу, не успев вспучиться горбом, и над Эрвином нависло поперечно-полосатое щупальце. Темные глаза, расположенные вдоль него попарно, глянцево блестели, ничего не выражая. Эрвин вдруг понял, что Кристи может не узнать его, одетого в чужое и обритого наголо.

— Это я! — закричал он, попытавшись помахать рукой и сразу провалившись по уши. — Кристи, это я!

Пришлось вдохнуть столько воздуха, сколько поместилось в легких, потому что спустя секунду грязная жижа залила рот, нос и глаза. Трясина потянула вниз, но что-то схватило Эрвина поперек тела, сдавило и еще более решительно потянуло вверх. Далеко внизу мелькнуло болото, ребра сдавило еще раз — и Эрвин понял, что один язычник передает его другому. И вдруг развороченный зыбун стал приближаться с пугающей скоростью — помедленнее свободного падения, побыстрее спуска в скоростном лифте.