Павел Шмидт - Мелкинд Виллейн

– Виллейн, мой мальчик. Давно не заходил, не знаю, что отвечать тётушке. Мучит письмами, а ты пропадаешь, хоть и рядом! – сказал он, на лице застыла улыбка. Вдыхаю поглубже перед кольцом рук.

– Дядюшка Пикарон, сам знаешь, как не люблю людские ритуалы!

– Терпи, мой мальчик. Не тебя ли вырастила сестра, брошенного родным народом? И это твоя благодарность? Давно бы зашёл!

– Дела, дядюшка Пикарон. Тётушке так передай: пойдёт принц на Ретунию – навещу.

– То есть не скоро, – вздохнул дядюшка. Взгляд когда-то голубых, выцветших глаз обретает на миг остроту, прячет вновь. – Бог с ним, с принцем. Лучше скажи про известное дельце, нашёл что надобно?

Стоит двинуть рукой, навалиться ладонью на стол, вышибала возле дверей нервно дёргается. Глядит только на нас, забыв про гуляк в таверне.

– С артефактом ладно вышло, спрятан в Старом городе.

– Наконец-то! Мои ребятки позаботятся, только скажи – где? – проговорил Пикарон делано ласковым голосом.

– Твои громилы шуму наделают, что люди скажут о добром Пикароне?

– Плевать, никто не смеет увести хабар из-под носа! – приглушённо воскликнул Пикарон, толстые пальцы сдавили кубок так, что тёмное вино вздувается валиком.

– Уже увели. Что толку обрушиться на простого торговца? К нему особый подход нужен. Вломишься – выставишь в дурном свете себя, поползут слухи, да и не он виновник! Вот наказать звонкой монетой…

– Выкладывай, что на уме, – велел Пикарон спокойнее.

– Доверься мне, дядюшка. Только, – сказал я, характерно потирая палец о палец, – золота дашь.

– Что-о? Нет, золота не дам!

– Репутация дорогого стоит, не жадничай. Хорошо, давай так: я заберу артефакт как трофей. Заказ давно протух и тебе он на кой ляд? На расходы сто пятьдесят серебром.

В центре зала взревели, приземистый наёмник с размаху впечатал пудовый кулак о столешницу. Пиво выпрыгнуло из кружек, взамен с балки обрушился шмат сажи. Наёмник свирепо обвёл взглядом товарищей, уставился на приятеля с острым лицом. Тот озадаченно глядит в загаженную кружку.

– Остынь! Не поддержат бороны Джетсета, – сказал с нотками сомнения остролицый, делает знаки служанке заменить кружки. – Сосунок, острой стали не пробовал! Времена нынче тревожные, бароны не выступят сами, не пустят и отпрысков. Побоятся, принц сгубит в треклятой Ретунии!

– Ретуния готова в руку пасть, слышал, что в Дециаре творится? Самое время пойти на них, всяко лучше, чем погрязнуть в междоусобице! – громыхнул приземистый. – Король стар и болен, давно не выходит на люди. Лорды чуют: конец скоро. Младших отпрысков на землю посадить хочется? А где её взять? Идти сосед на соседа, делить трижды делёное? Правильно принц задумал, пощипать Ретунию!

Служанка плеснула в кружки не глядя, шапка пены ползёт через край. Приземистый наёмник довольно крякнул, остролицый ждёт пока девчушка отойдёт подальше, проговорил вполголоса:

– Тс-с! Не ори на всю таверну, кто знает, чьи вокруг уши! Всё правильно говоришь, да что толку? Лучше здесь перетоптаться, чем схоронить кости в болотах. Что с неё взять, с Ретунии, кроме пиявок?

– Не скажи. Это от нас болота идут, в самой Ретунии всего в достатке, и земель пахотных, и лесов, полных дичи, рудники в предгорьях богатые.

– Всё равно. Как по мне, не пойду в отряд, если под стяг принца встанет!

– Дело твоё. Выпьем! Пока можно. Кабы не встретиться после по разные стороны острия копья… Трактирщик!!! Что за чёрную дрянь налили?

Пикарон метнулся к столам, на сдобном лице добродушная благодать. Я сгрёб кошель и поспешил прочь из духоты таверны.

В воротах шум, затор телег, стража ругает крестьян, взимает мелкую монету. Внутри городских стен утренний рынок, суетной и шумный. Столица требует свежего каждый день, плещется в бочках речная рыба, гуси в клетках из ивовых прутьев тянут шеи щипнуть соседний хлеб, в корзинах овощи и лесная ягода. Дородные хозяйки тщательно выбирают снедь, сразу не берут, обходят подводы, сбивая цену. Снуют оборванные мальчишки, коротко вспыхнула драка, победитель согнулся под тяжёлой корзиной и топает вслед хозяйке к поместью.

Я иду сквозь толпу к краю площади, к ряду узких домов в два этажа, нижний отдан под торговые лавки. Под вывеской в виде щита и скрещённых копий дверь нараспашку, через порог вышагнул давешний белобрысый здоровяк, лицо одуревшее, глаза прищурены на яркий свет. Следом пожилой сержант, добротный кожаный доспех прикрыт плащом цветов одного из баронов.

– Не сомневайся, будут и битвы, и доброе вино, и жаркие девки! Слыхал, поди, о ретунских проказницах? – проговорил сержант на голубом глазу, в руках длинный пергаментный свиток. – Все за счёт лорда – одёжка, жратва, и пара монет на пиво! Держи задаток. Да ты не робей, кто сказал, что в переднее войско пойдёшь? Таким увальням копьё дать – что выкинуть, в гарнизоне самое место. Отслужишь своё, найдёшь вдову добрую. Куда ещё податься? Хочешь снова навоз месить в Липких Гадюках или как там вас?