Сергей Мусаниф: Хроника Третьего Кризиса

— Услуг? — уточнил я. — Ты так говоришь, как будто мы пылесосами торгуем! Речь идет о жизнях! Если бы мы уничтожили пиратов, Израиль был бы поставлен перед фактом, и правительству ничего бы не осталось, как оценить нашу эффективность и заставить Моссад пересмотреть свои взгляды!

— Несанкционированное уничтожение чужих кораблей адекватно началу военных действий.

— Военных действий против пиратов? А разве там уже не было войны?

— Там была локальная стычка между тремя кораблями.

— В которой полег взвод десантников ВКС только для того, чтобы защитить эту девку! Весь экипаж корабля, включая торговцев! А знаешь, что еще, Джек? Там была горничная! Горничная, понимаешь? Высокопоставленные дамы даже в путешествиях не одеваются сами, не раздеваются сами, не заваривают себе чай и не моют посуду! Им это не положено, Джек! Но никто из нас об этом не подумал! Никто! Молоденькая девушка, не старше самой принцессы, ей тоже хотелось жить, но я размазал ее по стене своим силовым коконом! Я видел, как расплющилось ее тело, как размазались по стенке мозги! Я слышал хруст ломающихся костей! И только потому, что ее жизнь не представляла дипломатической ценности для Совета Лиги! Я видел матерого сержанта ВКС, который занимал своих людей бессмысленной работой, потому что был бессилен что-либо изменить! Я видел салажонка лет восемнадцати, который даже стрелять толком не умел! Знаешь, что с ним стало? Его разнесло на куски, не осталось и воспоминаний! Его матери не придет даже запаянный пластиковый гроб, потому что туда просто нечего положить! Восемьдесят шесть человек, принесенных в жертву Уставу и соглашениям, а мы могли их всех спасти! А как эта девчонка будет жить дальше, зная, что столько народу отдали за нее свои жизни? Она могла с детства знать свою горничную, а потом увидеть, как ее плющит силовое поле!

— У тебя истерика, Макс, — спокойно сказал Джек, дождавшись конца моего монолога.

— Да, у меня истерика! И я имею на нее полное право! Я в ярости! Я так зол, что готов вернуться туда и сразиться со всеми пиратами в одиночку, а потом прорваться на Израиль и собственноручно удавить этого придурка Бен-Ами, а на закуску перестрелять чертов Совет!

— Не поможет, сержант. Жизнь жестока.

— Не жизнь жестока, — сказал я. — Система неправильна.

— Евреи более не принимают помощи от гоев. Национальные предрассудки зачастую сильнее религиозных. А они это право заслужили.

— Нет такого права, — сказал я. — Человеческая жизнь — самое драгоценное, что есть в Галактике, и она превыше любых предрассудков.

— К чертям. Ты действовал в рамках правил, и действовал хорошо. Ты сам знаешь.

— Я позволил умереть стольким людям. Ты это называешь «хорошо»?

— Ты их не убивал, Макс, это все, что я могу тебе сказать, — он говорил тихо и убежденно. Видно, и сам не раз размышлял на подобную тему. — В какой-то мере их убили даже не пираты. Их погубила система, а систему мы изменить не в силах.

— Все можно изменить, Джек.

— Но не все следует брать на себя, Макс. Ты действовал в рамках конкретного задания — спасти девушку, и ты его успешно выполнил. Если задание было сформулировано некорректно или ошибочно, это не твоя вина. Ты выполнял приказ.

— Эйхман тоже так говорил.

— Это система.

— В задницу такую систему!

— Мы связаны соглашением с ВКС, — сказал Джек. — Мы не можем уничтожать корабли в открытом космосе, это прерогатива Флота. Существуют исключения, но каждое из них надо согласовать со Штабом Флота и Комиссией по безопасности при Совете Лиги, а времени на согласование, как ты сам понимаешь, у нас не было. Если бы мы нанесли удар по пиратам, с учетом того, что мы действовали по договору с Авалоном, вполне возможно, что нас бы оправдали. Но, хочу тебе напомнить, что в прошлый раз, когда мы показали всем свою реальную силу, имея в кармане поддержку Флота и директиву Совета, дело закончилось Вторым Кризисом, и в итоге нас всех чуть не разогнали к чертовой матери. Наша сегодняшняя политика — быть нужными, но незаметными и поддерживать существующий статус-кво.

— Это порочная политика.

— Возможно, — сказал Джек. — Я тоже думаю, что она не приведет ни к чему хорошему и будет со временем пересмотрена, но делать это будем не мы с тобой, Макс.

— Почему нет?

— Ты неисправим, — вздохнул Джек. — Ты не устал быть вечной совестью человечества?

— А тебя не слишком тяготит твой цинизм?

— При моей работе цинизм — явление неизбежное.