Константин Калбазов - Отступник. Вольник

– А ты?

– За меня не переживай. Обмануть «Лжекамень» несложно. Это только считается, что подобное невозможно. В действительности же всё зависит от правильности подхода.

– И как ты его обманешь?

– Да просто. Буду честен.

– Ну вот спросят тебя, мог ли ты спасти жизнь княжича, прибыв на место нападения, – не унимался главный стражник.

– И я отвечу, что нет, – с лёгкостью произнёс целитель.

– Это ложь, о чем тут же сообщит амулет.

– Отнюдь. Я скажу правду, Сергей Юрьевич. Как ты полагаешь, если я сейчас подниму его с помощью «Лекаря», Григорий Фёдорович останется в живых? – поинтересовался Брилёв.

– Не для того всё затевалось, – покачав головой, ответил Ковалёв.

– То есть по факту я его спасти не могу, – разведя руками, произнёс целитель.

– Ох и лиса же ты, Никифор Авдеевич. – Стражник погрозил целителю пальцем.

С-сволочи! Предатели! Твари! Он до них ещё доберётся! У него в «бульдоге» осталось два патрона! Нужно только поднести перстень на левой руке к подбородку. Вот только сил на то, чтобы выполнить такое простое движение, у него уже не было. Княжич явственно ощущал, как жизнь покидает его тело. Спасение было на среднем пальце левой руки. Но в то же время оставалось недосягаемым. Наконец его в очередной раз накрыла тьма. И теперь уже окончательно.

– Что и требовалось доказать, – склонившись над мёртвым телом в попытке нащупать живчик, произнёс Брилёв.

– Антонов, сфотографируй тело. И забирайте его.

– Амулеты снять, ваше благородие?

– Не нужно. И револьвер сунь ему в кобуру. Давай поторапливайся. Жандармы наверняка уже в усадьбе.

– Так, может, обождать их здесь, – предположил Антонов.

– И так обойдётся. Некогда тут торчать. Не хватало только, чтобы всё пошло наперекосяк из-за недогляда.

– Есть, ваше благородие.

Наконец-то! Господи, как же я задолбался в этом беспросветном мраке безвременья! О чем это я? А вот представьте, что вы лежите не то что не в состоянии пошевелиться, а не ощущая тела. Вообще. Потому что его нет. Но есть твоё сознание и чувство времени. Можешь думать о чём угодно, представлять всё, что пожелаешь, но увидеть это в красках ты не сумеешь. И провалиться в сон тебе тоже не дано. Есть только тьма, ты и явственное ощущение времени.

Восемнадцать тысяч двести семьдесят семь дней, пятнадцать часов, двенадцать минут и тридцать три секунды. Пятьдесят с небольшим лет, мать их! И никакой возможности сойти с ума. Потому что это единое информационное поле Земли, ЕИПЗ. Слышали о таком? А моё сознание всего лишь матрица.

К слову, я без понятия, сколько таких вот матриц. Может, миллионы, а может, на мне, шестом по счёту подопытном кролике, всё и закончилось. С этим вопросом к умнику Щербакову, который сумел заинтересовать своими опытами правительство и собирал кандидатов по всей России. Хотя и он, пожалуй, ни черта не знает.

Меня он извлёк из камеры, где я тянул пожизненное. Сказал, что я особенный, что люди с такими параметрами, как у меня, едва ли не один на миллиард. Называл меня пилигримом, способным путешествовать по параллельным мирам. Закатывал глаза, искренне завидуя мне.

Впрочем, убеждал он меня недолго. За два года сидения в одиночке я уже волком выл и практически сразу вцепился в возможность выйти из опостылевшей клетки. Я, конечно, предполагал, что всё может оказаться плохо. Но посчитал, что смерть вариант не из худших.

Если коротко, то доктор физико-математических наук Щербаков, оглоблю ему в дышло, нашёл способ подключаться к ЕИПЗ. У меня же оказались многообещающие параметры матрицы сознания, которые позволяют успешно подселиться к телу реципиента в одном из множества параллельных миров. А после его смерти вернуться обратно в своё тело. Которое всё это время будет находиться в искусственной коме в моем, нашем мире.

Благодаря тому, что время течёт по-разному, у нас пройдёт небольшой временной интервал, а в параллельном мире значительно больше. В моем случае это Византия двенадцатого века, и если там я прожил тридцать лет, то дома должно было пройти не больше двенадцати суток. Так что за сравнительно небольшой промежуток я мог прожить несколько насыщенных и полноценных жизней.

Только умник Макар Ефимович ни черта не знает об этом самом ЕИПЗ. Или я оказался недостаточно хорош. Или у них там пошло что-то не так. Только после смерти реципиента я оказался не дома, а в безвременье, окружённый абсолютной тьмой и тишиной. И провёл я там семьдесят лет. Каждую секунду из которых ощущал физически.