Дмитрий Ермаков: Ладога [litres]

– Попал, я попал! – радостно закричал Семен.

– Да, ты попал, сука! – зарычала Диана на товарища, сорвавшего выстрел. – Я держала его на прицеле, а ты…

Но ругань лучницы вдруг перекрыл яростный рев раненого зверя. Диана развернулась и похолодела от ужаса. Болт не нанес кабану смертельной раны, зато разозлил невероятно. Истекающий кровью монстр развернулся и помчался прямо на охотников.

Секач был страшен в своем первозданном гневе. Его огромные клыки были грозным оружием. Несмотря на глубокий, рыхлый снег и рану, кабан бежал быстро, оставляя за собой кровавый след. Нескольких секунд ему хватило бы, чтобы добраться до охотников.

– О черт… – прошептал Семен.

Он начал лихорадочно перезаряжать арбалет, но пальцы не слушались, мужчина никак не мог взвести тетиву.

Диана успела быстрее. Миг – и вот уже лук в ее руках. Стрела легла на тетиву.

За спиной девушка слышала крики остальных охотников, громыхнул выстрел из ружья. Но кабан не остановился. Диана понимала, что уложить вепря ей нужно с первой попытки. На второй выстрел времени у нее не будет.

Девушка глубоко вздохнула и спустила тетиву.

Стрела пробила голову вепря между глаз, глубоко вошла в череп зверя.

– Прямо в мозг… – выдохнула Диана.

Секач пробежал по инерции еще пару шагов, а потом рухнул на снег и забился в предсмертной агонии. Копыта и клыки вспарывали снег, но для людей они были уже не страшны.

Диана опустила лук.

Только тут к кабану приблизились остальные лыжники.

– Ди, ну ты монстр! – воскликнул в восхищении Захар, командир отряда.

– Я? Я девочка-припевочка. Это он – монстр, – устало буркнула Диана, кивнув на умирающего кабана.

Захар повернулся к Семену, который стоял, понурившись, с арбалетом в руках.

– А тебя, урод криворукий, ждет карцер. – Захар подозвал двоих охотников и приказал. – Отобрать оружие. Взять под стражу.

У Семена забрали арбалет, связали руки за спиной. Провинившийся охотник не сильно сопротивлялся. Он и сам понимал, что подвел отряд.

Диана в первый момент хотела встать на защиту Семена, карцер казался ей слишком строгим наказанием. Но все же промолчала.

«По его вине мы все могли погибнуть, – подумала лучница. – Пусть накажут. Может, лучше дойдет».

Соблюдая меры предосторожности, всеволожцы окружили умирающего вепря и добили ножами. Диана в этом не участвовала. Лишать жизни издалека – это она умела. Резать ножом еще бьющееся в предсмертных конвульсиях тело – нет. Это было для девушки уже слишком.

– Я – лучница, а не мясник, – заявила Диана Невская, когда ей в первый раз предложили перерезать глотку подстреленному зверю.

– Ну, ты и чистоплюйка, – услышала девушка в ответ.

Но смеялись над ней недолго. Несколько точных выстрелов с большого расстояния – и авторитет девушки среди охотников вновь вырос.

Вот и сейчас она наблюдала, как товарищи добивают кабана – без жалости к лесному зверю, но и без радости. Они просто делали свою работу. Лесники прорубали просеки, охотники отстреливали зверей. Каждый выполнял свою задачу. Община нуждалась в мясе и мехе. Добыть все это можно только в лесу, охотой. Диана поняла и приняла эту простую истину.

– И все-таки почему он не свернул? – спросила она Захара, когда они возвращались на базу.

– Говорят, раньше так с волками было, – отозвался командир. – Их гнали в узкие проходы из красных флажков. Вроде бы прыгнул – и все, свобода. Но хрен там плавал. Вот и тут та же фигня.

И отряд двинулся в обратный путь, унося с собой добычу.

Короткий зимний день кончался. Еще один день, отвоеванный людьми у сурового холодного мира.

Игната Псарева разбудил настойчивый стук в дверь. Сталкер не знал, сколько сейчас времени. В его комнате не было часов. Он знал одно: слишком рано, чтобы ломиться в жилище воина, который отсыпается после удачной охоты. И попойки. Одно обычно логично следовало за другим.

– Пошли в жопу, нет меня, – пробурчал Игнат и зарылся головой в подушку.

Рейд прошел нормально, без эксцессов. Охотники настреляли в лесу много дичи. Обмывая удачную охоту в баре, сталкер выпил значительно больше, чем следовало. Расплатой за вечернее веселье стал не только тяжелый разговор с женой, Алисой (впрочем, разговором это назвать было сложно, Алиса говорила, а Игнат угрюмо молчал), но и жесткое похмелье. Со всеми вытекающими: головная боль, тошнота и отвращение ко всему вокруг.

Зная, что утром никуда спешить не надо, Игнат надеялся выспаться. Но и этой радости его лишили. В дверь продолжали барабанить.