Айя Сафина - Падальщики. Книга 4. Последняя битва [litres самиздат]

Это меньшая из бед.

Выстрелы в ангаре постепенно утихали. Я смотрел на карту, подозрительные точки уменьшались в количестве. Зараженных добивали по всей базе. Жестоко. Брутально. Думалось мне. За все те смерти, в которых они не были виноваты, бывших людей измельчали в порошок, не давая им шанса вернуться.

Мы были бессильны изменить это. Как бы нам ни хотелось спасти сегодня как можно больше людей, всяких людей, мы провалились по всем миссиям.

Когда этот день закончится, а он обязательно закончится, нам всем придется приложить максимум усилий, чтобы не сойти с ума.

Прошло еще немного времени, прежде чем в ангаре наступила практически полная тишина. Наконец мы смогли оглядеться и осознать масштаб бойни, что сегодня затеяли. Не по своей воле. По вынуждению. И все равно оправдать себя не мог никто из нас. Я читал это в глазах собратьев. Калеб, Фунчоза, Вьетнам. Мы смотрели друг на друга, кивали, мол, мы все сделали верно, но ни один из нас в это не верил.

И я не думаю, что когда-нибудь мы найдем утешение от угрызений совести.

Завалы булыганов в ангаре создавали впечатление, будто мы находились где-то на каменной свалке, среди гор которых торчат пушки, пулеметы, гранатометы и сотни конечностей людей. Людей здоровых. Людей зараженных. Но все-таки людей.

Сколько жертв.

Сколько греха.

Вдруг слева раздалось кряхтение. Мы все, как по щелчку, обернулись с выставленными вперед винтовками. Дула наши смотрели точно на Тесс. Может, послышалось? Но не могло же послышаться сразу всем?

И впрямь. Из горла Тесса снова раздалось бульканье. Потом кашель. Потом снова кряхтение. А потом она сделала резкий глубокий вдох. Глаза широко раскрыты, зрачки выкатились откуда-то из-за век, отчего она вновь стала походить на человека. Нормального человека.

Ни один из нас не переставал целиться ей прямо меж глаз.

Но уже через секунду мы поняли, что в ней больше не осталось ничего от врага.

Тесса смотрела на нас растерянно и даже испуганно, как человек, который оказался в незнакомой обстановке с полной потерей памяти. Она часто моргала, дышала рывками, ее трясло. Покрытая кровью с ног до головы где-то уже местами засохшей, а где-то скомканной в местах соединения экипировки, остатками кишок и мозгов, которые смердели разложением, Тесса обрела человечность.

Как последнее богохульство вируса над всем лучшим, что есть у людей.

Она смотрела на нас, едва ли узнавая, смотрела вокруг, изучая обстановку. Осознавая. Вспоминая…

А потом посмотрела вниз. Первым, что она увидела, это собственную руку, держащую что-то возле бедра видимо, она почувствовала боль от вонзенного шприца, не до конца понимая, откуда эта боль, чем вызвана, что она означает.

Тесса разжала ладонь и увидела другую руку в тактической перчатке. Не ее рука. Рука чужого. Рука друга. Рука самого близкого человека, которого она когда-либо имела. Наконец взгляд Тессы расфокусировался с этого единственного объекта осознаваемой вселенной, и она смогла увидеть. Смогла осознать масштаб потери…. Масштаб своей трагедии. Понять источник боли.

Ее глаза расширились, она сделала глубокий вдох и исторгнула из самой сердцевины души вопль скорби:

– Не-е-е-е-ет!

Тесса упала на колени, припала к груди Жижы, стала теребить ее лицо, бить по щекам, трясти за плечи.

– Не-е-е-е-е-е-е-ет! – рыдала она.

Мои глаза застилали слезы от этого зрелища. Калеб не мог смотреть. Он не мог даже подойти туда. Больше не хотел. Не желал признавать этот факт. Вьетнам плакала. Фунчоза тоже.

– Пожалуйста! Не-е-е-ет! Нет! – рыдала Тесса.

Осознав неотвратимость случившегося, Тесса бережно уложила тело Жижы себе на бедра и стала раскачивать, успокаивая себя, успокаивая душу умершего друга.

– Нет, нет, нет, – причитала Тесса.

Она рыдала громко, не стесняясь никого из нас. Рыдала отчаянно. Рыдала безостановочно.

Из самой глубины вернувшейся души. Рыдала не только по Жиже, но и по всем, кто сегодня пожертвовал собственными жизнями ради остальных, по всем, кто стал жертвой обстоятельств, кто погиб невинным, кто не заслужил этого кошмара.

Рыдала по себе. По своей навеки проклятой душе, которая никогда не найдет покоя за все то, что сотворила этим днем. Я не знаю, помнила ли Тесс, что делал вирус в ее теле. Помнила, ли как разрывала глотки людям собственными руками, как питалась их кровью, их болью, их плачем.

Господи. Никогда не захочу участи Тесс. Никогда.

Сзади послышался топот. На рев Тесс сбежались солдаты Нойштадта, уверенные, что так может реветь только зараженное чудище. И думали, что оказались правы, потому что зверь снова ожил, и они снова были готовы отправить ее на тот свет.