Даниэль Дакар - Консультант [СИ]

Принесённая корзинка с бегониями вдруг показалась Рису неуместной, но Мелисса… Мелисса пришла в почти детский восторг и даже попыталась привстать с шезлонга. Пришлось, отставив корзинку, собственноручно пресекать непотребство: вставать девушке явно не стоило. По сравнению с массивным агрегатом на колене вытянутой девичьей ноги, комплекс на его бицепсе сошёл бы разве что за банальный пластырь.

Девушка была одета странно. Просторные шорты – почти новые (не позднее прошлого сезона) и довольно дорогие – совершенно не сочетались с мужской рубахой, дешёвой и сильно поношенной. В паре мест Рис заметил аккуратную штопку.

Верно истолковав его взгляд, Мелисса улыбнулась:

– Я везде вожу с собой папину рубашку. И надеваю, когда мне плохо или больно. Помогает. И настроение поднимается, и заживает быстрее.

Рису оставалось только надеяться, что его ответная улыбка была такой же мягкой и в меру понимающей. Рубашки его собственного отца годились исключительно на то, чтобы непоправимо испортить настроение и растравить любую, самую зажившую, рану. Не говоря уж о том, что Руперта Хаузера ни один из его детей не называл «папой». Даже за глаза.

Он уже совсем собрался завести разговор ни о чём, большим мастером которого являлся, вылавливая необходимые сведения из невинных ответов на невинные вопросы, но не успел. Кольцо коммуникатора сыграло мелодию, установленную сигналом вызова на строго определенного абонента. Взгляд на дисплей браслета подтвердил то, что уже слышало ухо. Пришлось спешно извиняться («Дедушке попробуй не ответь!»), уходить в комнату и подключать поле отражения.

Для этого номера не существовало запретов на входящие. Человек, которому он принадлежал, имел право побеспокоить Риса Хаузера в любое время. И то, что он пользовался этим правом крайне редко, ничего не меняло.

Лет двенадцать назад, когда Рису Хаузеру было двадцать семь, тётушка Клодия умерла. Банально, от старости. Вернувшийся из деловой поездки Рис обнаружил её в гостиной маленького домика в пригороде. Прокуренные пальцы всё ещё сжимали потухшую тонкую сигару, в недопитой чашке травяного чая плавала муха.

Действия на такой случай были ими обговорены заранее: Клодия, наотрез отказывавшаяся от омолаживающих процедур, дни рождения не отмечала, но дату своего появления на свет помнила. И первой позицией в списке действий числилась отправка сообщения об обвале цен на углепластик. Сообщение следовало послать на номер, который Клодия сначала заставила Риса затвердить наизусть, а потом велела забыть до строго определённого момента. И вот момент настал.

А вслед за ним настал и день похорон. Как и следовало ожидать, никто из благонравного, благоразумного, благонамеренного семейства Хаузеров не появился. Родня активно не одобряла как саму Клодию, так и примкнувшего к ней Риса.

Женщине надлежит либо обзавестись мужем и детьми, а впоследствии внуками, либо скромно приживаться у родственников и знать своё место. Последнее – в любом случае и обязательно. Мужчина должен обзавестись женой и детьми, а также достойной честной работой. Чем тяжелее ему достается кусок хлеба, тем большего уважения он заслуживает. И, уж конечно, ни мужчина, ни женщина не вправе жить с удовольствием. Жизнь – тяжкий крест, который следует влачить с покорностью и смирением.

В покорности и смирении Клодию не смог бы уличить и самый предвзятый дознаватель. Она жила, как сама хотела, и научила тому же внучатого племянника. Должно быть, Руперт Хаузер тысячу раз проклял тот день, когда, в надежде хоть как-то призвать к порядку сестру покойного отца, подсунул ей на каникулы Кристиана. После этого лета мальчишка стал совершенно неуправляемым. Не помогали ни голод, ни порка.

Когда неблагодарному свинтусу исполнилось шестнадцать, он официально обратился в суд с требованием назначить его опекуншей Клодию Хаузер. И судья («Кто вообще пустил бабу на такую ответственную должность?» – возмущался Руперт Хаузер) приняла решение в пользу парня.

Из дома тётки Рис уехал в колледж. Сочетание выбранных им курсов приводило преподавателей в шок, но Клодия знала, что посоветовать «неправильному Хаузеру».

Она же проводила его в армию Аделаиды и полтора года спустя встретила у ворот базы: подтянутая, при умопомрачительном макияже, в красном спортивном кабриолете, с котом Фрименом и неизменной сигарой. Линяющий обормот, которого Рису пришлось взять на колени, безнадежно испортил парадную форму, что только насмешило всех, включая, похоже, самого кота. Пастораль, пусть и несколько фриковская.