Дмитрий Лазарев - Хозяин Топи [litres]

– А разве у меня нет оснований? – вырывается у Алины, хоть и знает она, что разговаривать с фантомом не стоит: если прямым пси-давлением он с ней не справился, будет морочить словами, которым нельзя доверять. Никак нельзя.

– Ты исходишь из неверного посыла. Не там видишь врагов.

– Ну да, конечно! Ты лучше знаешь. Ведь это ты, притворяясь моим другом, пытался натравить меня на моих спутников.

– Я пытаюсь достучаться до твоих промытых начальством мозгов, Алина, – с легким раздражением произносит «Лешка». – Появись я в своем настоящем обличье, ты бы меня и слушать не стала.

– Настоящем? – цепляется за это слово Алина. – Это в каком же? И прекрати, твою налево, уже стоять ко мне спиной, когда разговариваешь! Посмотри на меня!

Он поворачивается… Лешка как Лешка, только глаза желтые, тигриные, с узким вертикальным зрачком.

– Ты не поймешь, – с огорчением роняет он. – Недоверие, страх, враждебность – вот и все, что я получаю от вашего племени. Вы привыкли уничтожать то, чего не понимаете, и не обращать внимания на то, что вас используют.

– Кто?

– Догадайся с трех раз! – язвительно произносит он. – По чьей воле ты потащила сюда свой отряд?

– Полковник Гнедой?

– Он и те, кто выше. Твой спутник умнее тебя, он уже начал задавать правильные вопросы.

Алину неожиданно охватывает обида и какая-то глупая, детская иррациональная ревность: это нечто, притворяющееся Лешкой, конечно, говорит об Эдуарде. Может, конечно, в его словах и есть доля правды, но менее обидно от этого не становится.

– Так и говорил бы с ним тогда! – вырывается у нее.

– Он закрывается, – с сожалением говорит «Лешка». – В нем слишком много боли. Он никого к себе не подпускает. И нет того образа, который мог бы растопить лед. С тобой образ есть.

– Ну да, нашел дурочку! – сердито фыркает Алина. – Скопировал внешность моего парня и думаешь, я растаю?

– Ты хотя бы говоришь со мной…

– А зря, наверное… Кстати, «с тобой» – это с кем? Ты кто? Измененный? Мутант? Посвященный Таганайского Обломка?

– Тебе обязательна персонализация? Ну, пусть будет разум этого места. Суммарное сознание, так сказать.

– И чего же ты от меня хочешь, суммарное сознание?

– Раскрыть тебе глаза. Вы… – тут желтоглазый слегка запнулся, – люди, привыкли мыслить ограниченно, категорично: тут белое, там черное, тут свои, там враги. Но не все и не всегда так однозначно. Думаешь, ты работаешь на хороших парней? Защищаешь человечество от злобной Топи?

– А на самом деле, конечно, вы тут все белые и пушистые, так? – голос Алины сочится ядом.

– На самом деле… – желтоглазый сделал паузу, – ты и все твои спутники – подопытные крысы, которых запустили в лабиринт и над которыми ставят хитрый эксперимент.

Алина аж поперхнулась.

– Если ты думаешь, что я поверю хоть одному твоему слову…

«Алина!»

Что за черт?! Чей это голос? Вроде знакомый, но звучит словно через подушку. И виски наливаются свинцовой тяжестью. Это-то с чего? Она сейчас спит, и это желтоглазое нечто внедрилось в ее сон и парит ей мозги? А кто тогда ее только что позвал? Или это все просто обычный сон, и она…

«Алина! Проснитесь!»

Какого…

– И очень зря, – нахмурился желтоглазый. – Думаешь, ты сейчас спишь? Да ты всю жизнь словно спишь наяву, Алина, и не желаешь замечать очевидного: тобой двигают, как пешкой на шахматной доске…

Ага, свежо предание. Что ж так голова болит-то, твою ж налево? Ведь не первая же ночевка в Зоне вроде, и никогда…

«Алина, очнитесь, это пси-атака! Он заговаривает вам зубы, в то время как…»

Ментальный голос захлебывается стоном боли, и тут Алина наконец узнает его – Эдуард. И в тот же миг искажается лицо желтоглазого – он больше ничем не напоминает Лешку. Он – воплощенная ненависть, нечеловеческая, безумная. Лицо раскалывается пополам жуткой, от уха до уха, пастью, напоминающей жабью, только наполненной зубами-иголками. Затем кожа начинает слезать с него, словно его полили концентрированной кислотой, а под ней… что-то мерзкое, зелено-бурое, то ли растительное, то ли вообще состоящее из болотной жижи, как те «зомби», от которых они вчера бегали. И боль нарастает. Стремительно, безжалостно.

Алина ставит ментальный щит и изо всех сил пытается дать себе пробуждающий импульс, вырваться из паутины кошмара наяву, но не получается: реальность сна прочна и прилипчива. Она наваливается, гасит попытки сопротивления, пытаясь задушить в своих мерзких объятиях…

«Алина!» – снова Эдуард.