Владислав Конюшевский - Попытка возврата [Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия]

я подавился бутербродом и чуть не помер, хорошо оказавшийся рядом майор, с новеньким орденом Ленина и крылышками в петлицах, умеючи хлопнул по спине. Это они финнов в песне призывали доверчиво двери нашим войскам открывать! Суоми, наверное, послушав такой музыкальный шедевр, заложили несколько дополнительных дотов на линии Маннергейма и срочно обучили лишнюю сотню снайперов в ожидании освободителей. Прокашлявшись и поблагодарив находчивого летчика, я на всякий случай перестал вслушиваться в слова других песен. Во избежание, так сказать. А потом стало не до концертов. Сначала столкнулся с военинженером первого ранга. Ну и пошел разговор про танки. Так как инженер был плотно завязан на изготовление тридцатьчетверок, наехал на него по полной программе. И за то, что до сорока процентов потерь у нас — не боевые. Ломались эти машины даже быстрее, чем современные «Жигули». Бедные мехводы постоянно что-то вынуждены были менять и подкручивать. А расположение двигателя? Его что — специально вдоль воткнули, чтобы башню вынести вперед и центровку танка нарушить? Про расположение возле механика топливного бака упомянул отдельно и пожелал тому, кто это изобрел, карданный вал в филейную часть. Говорили и об отсутствии командирской башенки, и о слабости орудия. В конце концов военинженер меня послал и сбежал от дотошливого критикана. Ну и хрен с тобой, золотая рыбка. Видно, не в первый раз по этому поводу ему претензии высказываются… Налив себе в фужер вина, пошел бродить между столами, где познакомился и зацепился языками с Павлом Судоплатовым, который тоже был на этом банкете. Как-то раньше и не задумывался, а теперь увидел, что этот мужик — практически мой ровесник. Ну да, ему сейчас должно быть года тридцать три — тридцать четыре. А такие дела ворочает — обалдеть!

В общем, сначала болтали обо всем понемногу, а потом я ему вывалил свои соображения по поводу организации подразделений глубинной разведки. Дал расклад, который начнет применяться только в сорок четвертом году. Партизаны партизанами, но когда дело касается серьезных вещей — они не пляшут. Тут профессионалы нужны. Он со мной по многим пунктам согласился. Мы говорили о том, как группы, выкинутые в глубокий тыл к немцам, километров на триста — пятьсот от линии фронта, снабженные продовольствием, боеприпасами и радиостанциями, будут действовать во вражеском тылу. Их задача после приземления будет состоять в том, чтобы следить за передвижениями войск противника по дорогам, вскрывать характер инженерных сооружений фрицев в глубине обороны, информировать командование о местах расположения пунктов управления, складов и баз гитлеровцев. Добываемые военными переводчиками сведения будут передаваться по радио командованию наших войск. Обсудили вооружение и экипировку. Я рассказал о предложенных мной новинках оружия. Поговорили о диверсионных группах, которые по наводке разведчиков будут эти самые пункты и базы громить. Общались минут сорок, сидя в уголке, пока нас не нашли и не выдернули для продолжения веселья. Но разбежались не сразу, сначала договорились встретиться назавтра и обсудить все в более спокойной обстановке. А потом меня отловил Лаврентий Павлович:

— Я слышал, что ты уже начал наказы Иосифа Виссарионовича исполнять, даже до фронта не доехав?

Попробовал объяснить ему суть дела, но нарком только махнул рукой:

— Мне все уже доложили. Правильно сделал. Только если мы их всех так пугать будем, то кадров у нас не останется. Но хотя ничего — другие дисциплинированней будут.

Ради интереса спросил о дальнейшей судьбе слабого на желудок чиновника.

— Ну, пособничество фашистам мы ему инкриминировать не будем, а просто снимем броню и пошлем на фронт. Я так думаю, ему там мало не покажется…

И страшный генеральный комиссар мне лукаво подмигнул.

На следующий день, хоть и было слегка не по себе после банкета, опять встретился с Судоплатовым. Просидели над общей схемой почти до вечера, с небольшими перерывами, когда его выдергивали на доклады. Я добавил к сказанному свое, он свое — и стала получаться очень заманчивая картина. Павел так воодушевился, что предложил похлопотать о моем переводе в его ведомство, но я показал ему свою ксиву и сказал, на кого сейчас работаю. Разговоры о переводе тут же прекратились, и мы опять принялись за обсуждение…