Владислав Конюшевский - Попытка возврата [Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия]

— Не понял? Командиров семеро, этих двадцать девять… как же они их делили?

— Фрицы хитро сделали — поставили наших на лавки, петлю на шею накинули, а к ножкам лавок веревки привязали. Вот предатели на раз-два-три и дернули…

— Понятно… А в Восточную Пруссию как попал?

Костров, вздохнув, ответил:

— Лагерь туда эвакуировали, когда наши обратно, на запад двигаться начали. К тому времени от пленных хорошо если полторы тысячи человек оставалось. Так всех запихнули в теплушки и увезли в Коршен. А там кого загнали на строительство укрепрайона, а кого отдавали местным жителям.

— Как обычно — на ударный, безвозмездный труд?

— Так точно — днем под охраной работали у бюргеров, а вечером в лагерь. Но позже в лагерь даже возвращать перестали — загоняли на ночь в сарай и с утра опять на работу. Там мы хоть отъелись… После лагерной баланды и гнилая брюква за деликатес шла. Да и охрана совсем другая стала. До этого молодые охраняли, вот они зверствовали почем зря. А потом пожилые мужики появились, те нас не трогали, даже когда видели, что мы картошку с полей в карманы прячем. Так почти до зимы было, а потом нашу команду отправили противотанковые рвы да окопы копать. А неделю назад сбежать получилось — прямо над дорогой, по которой нас конвоировали, «пешки» прошли, и, пока охрана по кустам пряталась, я в лес ушел. Мы ведь до этого ИЛ-2 как-то видели, а они далеко в глубь немецкой территории не залетают. Посчитал, что фронт уже близко, вот и рванул.

— Про Ил-2 откуда знаешь? Ну что он в основном по ближним тылам работает? Да и Пе-2 появились уже после того, как ты в плен угодил.

— Я с бортстрелком в лагере сдружился. Он к нам в конце сорок второго попал, вот и рассказал много чего.

— А где сейчас твой друг?

— Этой зимой от горячки умер…

— Ясно… Жрать будешь?

Не дожидаясь кивка пленного, я свистнул конвоира и приказал принести банку тушенки и хлеба.

Пока бывший лагерник, стараясь не очень торопиться, уничтожал свинину, я курил и глядел в окно. Да уж… досталось пареньку нехило. Три года плена — это вам не цацки-пецки… Поэтому, когда он, доев и подчистив банку куском хлеба, осторожно спросил:

— Товарищ капитан, а куда теперь меня? В Сибирь?

Я только ухмыльнулся и ответил:

— Не понял, с чего это тебя в тыл потянуло?

— Так в лагере говорили, что нас если и освободят, так сразу прямым ходом на Колыму пошлют…

— Это кто такое говорил?

— Ну… — Иван помялся, а потом, решившись, ответил: — Немцы говорили и капо тоже… Да и некоторые наши. Дескать, товарищ Сталин приказ издал, что всех сдавшихся в плен в предатели записывают.

Ух ты! Так вот откуда пошла эта байка про то, что наших пленных эшелонами прямиком в сталинские лагеря гнали! От немцев да лагерных надзирателей. А я еще в те времена думал: интересно, как это происходило? При страшной загруженности железных дорог еще и находить места для перевозки сотен тысяч бывших военнопленных. Правда, с прошлого года, когда освобожденные хлынули потоком, понял, что наши «демократы» очередной раз всех по своему обычаю обманывали. А на самом деле все было взвешенно и логично. Бывших лагерников отправляли на ближайшие фильтры. Там их проверяли, попутно откармливая и оказывая медицинскую помощь. После проверки сразу отсеивали этих самых капо, стукачей и вообще тех, кто активно сотрудничал с немецкой лагерной администрацией. Сделать подобное было достаточно легко, так как на этом же фильтре находилась масса свидетелей из одного с ними концлагеря. Всех предателей, а таких набиралось обычно процентов десять от общего количества, достаточно быстро выявляли и после скорого суда отправляли по этапу. Остальным же светила медкомиссия и после проверки здоровья годные к службе отправлялись в запасные полки, а оттуда на фронт, продолжать службу. Негодных, здоровье которых было подорвано пребыванием в плену, отправляли по домам как комиссованных из армии по здоровью. То есть более семидесяти процентов бывших пленных опять становились в строй. Очередной раз вспомнив недобрым словом современных мне «общечеловеков», я раздраженно хмыкнул и ответил вопросительно глядевшему на меня Кострову:

— Приказ такой действительно был. Но касался он только добровольно сдавшихся или перешедших с оружием на сторону врага. И этот приказ был необходим — сам вспомни, тогда были времена, когда двое немецких мотоциклистов в плен советский батальон брали. Это же ни в какие ворота! А ты сдался не добровольно. То есть обстоятельства вынудили поднять руки. Так что светит тебе парень «фильтр» и через месяц отправка на фронт.