Владислав Конюшевский - Попытка возврата [Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия]

Но потом вдруг все пошло по-другому. Красная Армия начала гонять фрицев в хвост и гриву, и стало ясно — дело пахнет керосином. Изменники сильно заволновались, но выхода, кроме как до последнего драться за немчуру, у них не было. Мысль о советском плене заставляла этих сволочей жидким гадиться — они ведь кровью повязаны были, потому что перед подписанием контракта им предлагали своих же бывших товарищей расстреливать. Да и в плен «освободителей», в общем-то, старались не брать. Нашим бойцам поровну, по каким причинам человек врагу начал служить, и они вполне справедливо считали, что лучший подарок для мудаков из РОА — это пуля в лоб, даже если он успел задрать руки вверх. Я это начинание полностью поддерживаю. Только так с ними поступать надо, и нечего дело доводить до армейских особистов, которым закон запрещает пленных стрелять. Ребята в концлагерях как мухи мрут, предпочитая смерть предательству, а эти козлы сейчас получат лет по пятнадцать на валке леса в Сибири и, отсидев, дальше землю топтать будут. И где, спрашивается, справедливость?..

Я отвернулся в сторону от той шестерки, чтобы чуть-чуть отвлечься и не начинать разборок в камере. Хрен его знает, как все повернется. А ну как и урки захотят поучаствовать? Если все скопом навалятся — то на ноль в момент помножат. Так что будем сидеть тихо и ждать завтрашнего дня. Всяко-разно на допрос должны будут вызвать. Хотя мне непонятно, почему нас вообще сюда сунули. Ведь посчитали именно за шпионов, а закинули в общую камеру. Но с другой стороны, скорее всего просто не поверили, что мы можем быть разными шпионами-диверсантами. Судя по окружающей меня публике, они могли при взятии говорить, что у них папа — Гитлер, лишь бы на месте не пришили. А там пойдут допросы, протоколы, глядишь, и удастся жизнь сохранить… В принципе, наверное, так и есть. А из-за того, что мы говорили по-русски, нас, невзирая на французские документы, запихнули именно сюда. Непонятно только, откуда в Бургасе столько русскоговорящих? Особенно полицаев? Или они так драпали, что с Румынии до Болгарии добежали и не заметили? Хотя какая разница… Я пихнул в бок Птицына и сказал:

— Давай-ка, Игорь, поспим. Только массу давить предлагаю по очереди — мало ли что?

— Тогда спи первый — я не хочу…

Ну первый так первый. Подняв воротник куртки, я втянул голову в плечи и, привалившись к теплому боку товарища, закемарил. Потом мы с ним поменялись и незаметно наступило утро.

Глядя на оживление, которое с первыми лучами солнца посетило камеру, я спросил у вчерашнего соседа:

— Чего все так суетятся? Экзекуция готовится?

Тот, сделав вид, что не помнит вчерашней обиды, ответил:

— Не… Какая экзекуция? Мы же не у немцев. Завтрак сейчас будет, вот и зашевелились.

Угу… Понятно. Утренний жор — дело, конечно, хорошее, хотя я сильно сомневаюсь, что будут какие-нибудь разносолы. Но даже баланды мы с Игорьком не дождались, потому что в камеру вошел старший сержант с бойцом и, глядя в бумажку, запинаясь на иностранных фамилиях, сказал:

— Дюбуа и Ферне — на выход!

Мы с Птицыным переглянулись и, расталкивая народ, пошли к дверям. Сержант, оглядев нас, уточнил:

— Вы, что ли?

— Так точно…

Собеседник фыркнул и сказал, обращаясь к солдату:

— Видишь, Голубев, как эти падлы маскируются. Даже документы себе иностранные справили, но один хрен попались!

Потом нас вывели из камеры, и солдат, взяв на изготовку ППС, скомандовал:

— Руки за спину, не оглядываться! Шагом марш вперед!

Пройдя несколькими коридорами, мы поднялись по лестнице, где нас и разделили. Боец повел Игорька дальше, а меня сержант завел в кабинет и доложил:

— Арестованный доставлен.

Вышел, прикрыв за собой дверь и оставив пленного один на один со старшим лейтенантом, сидящим за большим столом. Я не успел удивиться, что следак один, как из соседней комнаты появился здоровенный старшина, который пихнул меня к табурету и приказал садиться. Ну вот теперь все нормально — и допрашивающий, и силовая поддержка при нем. А то поначалу мне даже странным показалось одиночество старлея. Старшой тем временем, покрутив мой отобранный при задержании липовый документ в руках, отложил его в сторону и, потерев красные воспаленные глаза, спросил:

— Что вы делали на корабле?

— Я на нем приплыл из Франции. Мы с товарищем воспользовались услугами капитана этого судна, который и провез нас в Болгарию. Плыли, прячась в потайной каюте, поэтому во время захвата нас и не заметили.