Дмитрий Манасыпов - Крысы Гексагона

– Ты как обычно, злодей?

– Желательно. Есть же такая возможность?

Крюк ухмыляется желтыми крупными зубами, кивает бритой головой, щурится хитрым серым глазом – и принимает у меня жигу. Ту самую, что моя команда нашла в коллекторе.

– От сердца, дружище…

Крюк принимает жигу, вертит ее, рассматривая со всех сторон – и одобрительно цыкает зубом.

– Подходяще…

Еще бы. Жига – смачная. Осталось только заправить – и пользуйся на здоровье. Но Крюку мало – он кладет жигу рядом с собой на стойку и манит меня пальцем:

– В следующую декаду есть шанс подзаработать. Говорят, планируется крупный бой. Один из кандидатов – Керч. Не желаешь принять участие?

Я фыркаю.

– С чемпионом? Да ну нахер.

Крюк качает головой.

– Ты подумай… Ты пацан шустрый, махаться умеешь. Одолеешь его – и надолго о Круге забудешь. Хабара неслабо хватанем. Отвечаю. Десятка полтора декад тебе зачту, это как минимум.

– Мертвецу хабар без надобности, – отвечаю я. Меня вдруг начинает напрягать эта его настойчивость.

– Ну как знаешь, – чуть помолчав, говорит Крюк. – Мое дело предложить. А за жигу спасибо. Смак.

– О, Лис, да ты у нас растратчик! – доносится из-за спины. И Смола, довольно фыркая, смотрит на зажигалку.

– Ты меня раскусил, папаня.

– Все в дом, все в семью?..

Я пожимаю плечами. Извини, Смола, но не стоит тебе эту тему поднимать. Я не хочу говорить на счет ожерелья Черни – но и тебе, брат, не стоит подмечать такую мелочь, как жига. Тем более если жига нужна мне для того, чтоб пройти к своей женщине…

– Само собой.

Смола снова ухмыляется и кивает.

– Ладно, ладно. Я чё… А то пошли, там какого-то мутанта обещают. Позырим… Правда, к утру – но время летит быстро.

– Я скоро, – киваю я. – К утру буду. – И улыбаюсь: – Без меня не начинать…

– Ох… – шепчет Ласка. – Твою мать, Лис… Ох… Еще… Давай еще…

А я и не против. И есть с чего. Когда перед тобой выгнутая красивая женская спина и офигенная задница – хочется не нежности с романтикой, нет… Хочется входить-вгонять-вбивать, держа ее за плечо, а второй рукой лапая бедра, иногда проводя пальцами прямо вокруг гладкой тонкой плоти, охватывающей член. Хочется слышать звонкие удары живота о круглые блестящие полушария. И стараться быть не нежным и ласковым – а самим собой: жестким, жадным и грубым, проникающим в нее глубже и глубже. И чувствовать ее всю изнутри, упираясь в расходящиеся нежные и ласковые мускулы, такие шелковые – и тут же упругие, сжимающие, охватывающие по всей длине твою напряженно торчащую твердость. И снова лапать руками ее бедра. И никогда не прекращать.

– Ох… – снова выдыхает Ласка, – Это просто охренеть…

Я не спорю. Я уже лежу рядом с ней и гляжу в низкий потолок ее рабочей каморки, чуть подсвеченный красным из-за двери. Когда я в первый раз услышал про нее, то подумал – хищная и мелкая тварь. А потом понял: Ласка – это не из-за мелкого хорька. А из-за ласки, растворяющей в себе. Именно тогда я и понял, что это моя женщина. Моя – и точка. И, стало быть, отныне я постоянно должен Крюку. Смола вроде бы что-то заметил, но не понял главного – я отдал Крюку так, мелочишку. Моя плата за сохранность Ласки постоянна – и именно ради нее я время от времени выхожу в Круг. Крюк ставит на меня – а я выигрываю. И он имеет нехилый навар. Это его плата за безопасность моей Ласки. Если же нет – ее будет драть во все дыры кто угодно. Это Гексагон, тут живут люди-крысы, и законы у нас крысиные. А Рыжая… Я ухмыляюсь внутри себя. Наверное, это что-то сиюминутное, не больше. А может, и нет. Поглядим…

– Лис?

– Да?

– А вот если бы мы жили нормально… Мы бы…

– Не надо.

Ласка замолкает. Может, обиделась, может, нет. Не стоит говорить глупости – не услышишь в ответ неприятное. Хотя понять ее вполне можно – ведь она женщина.

Розовые очки надевают все. Обязательно, хотя бы раз в жизни – все. Вне зависимости от пола, возраста и социального положения. И женщине это присуще гораздо больше, чем любому мужику. И тем более – здесь, в Гексагоне, среди всей этой гребаной жизни. Даже тут, в нашем говнище, женщины частенько живут какой-то странной собственной жизнью и ее вопросами. Даже больше того – здесь им хочется сказки как нигде больше… И женщины часто обманывают сами себя, в глубине души понимая всю боль окончания собственного спектакля. И шагают навстречу будущей тоске, рвущей душу и тело напополам. А потом, на людях, ходят с каменной маской, замыкаются в себе – и спустя какое-то время вспоминают минувшее с печальной улыбкой. И потому я не хочу отвечать ей на невысказанный – но, тем не менее, прекрасно известный мне – вопрос.